Снеговик

Она опустила взгляд на свое старое голубое в белый цветочек платье, и хотя глаза оставались суровыми, в углу рта притаилась усмешка.

— Ты говоришь прямо как твой папаша.

— Да? А я думал, он только по-русски балакает.

Он не хотел сказать ничего такого, но что-то с матерью произошло: ее как будто дернуло током.

— Мне можно идти? — И он загарцевал на месте.

— «Да, вы можете идти»? — Голос Катрины Братт раскатился по всему тренировочному залу в подвальном этаже Полицейского управления. — Ты что, так и сказал Идару Ветлесену? «Можете идти»?

Харри посмотрел на ее лицо, склонившееся над гимнастической скамейкой, на которой он лежал. Свет потолочных ламп обволакивал ее голову сверкающим золотым нимбом. Он тяжело выдохнул: у него на груди покоилась штанга. Он собирался отжать девяносто пять кило и как раз снял штангу со штатива, когда в зал парадным шагом вошла Катрина и испоганила ему всю тренировку.

— Пришлось, — выдавил Харри и подтянул штангу чуть ближе к ключицам. — С ним был его адвокат, Юхан Крон.

— И что?

— Ну, Крон начал с того, что мы применяем к его клиенту недозволенные методы давления, что купля-продажа секса в Норвегии вполне законна и что наши попытки заставить уважаемого хирурга нарушить закон о врачебной тайне тоже могут заинтересовать прессу.

— Да господи боже ты мой! — воскликнула Катрина, и голос ее задрожал от ярости. — Речь идет об убийстве!

Харри никогда еще не видел ее в таком состоянии, поэтому ответил наимягчайшим тоном:

— Послушай, у нас не получится напрямую привязать убийство двух женщин к диагнозу их детей. Тут может быть простое совпадение. И Крону это отлично известно. Так что никак не мог я этого Идара задержать.

— Да уж. Все, что ты можешь, — лежать здесь и ничего не делать!

Харри почувствовал боль в ключицах и понял, что Катрина, как ни печально, совершенно права.

Она закрыла лицо руками:

— Прости… Я просто… Сумасшедший денек выдался.

— Ох, — простонал Харри из-под штанги, — помоги, пожалуйста…

— Но с другой стороны! — Она отняла руки от лица. — Мы можем зайти с другой стороны. Из Бергена!

— Нет, — просипел Харри, выдохнув последние молекулы воздуха, остававшиеся в его легких. — Берген нельзя рассматривать как самостоятельную версию. Ты бы не могла…

Он посмотрел на нее снизу вверх. Ее темные глаза наполнились слезами.

— Помоги себе сам, — прошептала она и улыбнулась. Это было так неожиданно: перед ним как будто стояла совершенно другая женщина — с удивительным светом во взгляде и абсолютно ледяным голосом. — Хоть ты сдохни!

Он в отчаянии услышал, как ее шаги удаляются и замирают где-то за пределами зала и как хрустят его кости, и тут же красные точки заплясали у него перед глазами. Он выругался, взялся за штангу покрепче и попытался ее отжать. Она не пошевелилась.

Катрина была права — он мог тут запросто сдохнуть. Это единственное, что было в его власти. Смешно, но правда.

Он изловчился, наклонил штангу и услышал, как оглушительно загремели блины, упав на пол. Сама штанга приземлилась с другой стороны скамейки. Он сел и бессмысленно уставился на гантели, разложенные на стойках вдоль стен.

Харри принял душ, переоделся и по лестнице поднялся на шестой этаж. Плюхнувшись в кресло, почувствовал, как болят мышцы, — сладчайшее ощущение, которое означало, что завтра он будет совершенно разбит.

Он прослушал автоответчик, где помимо прочего было и сообщение от Бьёрна Хольма с просьбой перезвонить.

Когда Хольм поднял трубку, в ней раздавался душераздирающий рык, сопровождаемый ревом электрогитары.

— Что? — спросил Харри.

— Дуайт Йоакам, — ответил Хольм и сделал музыку потише. — Дьявольски сексуальный малый, да?

— Я имею в виду, что случилось?

— Готовы результаты экспертизы по письму Снеговика.

— Выкладывай.

— Ничего особенного в смысле текста — обычный лазерный принтер.

Харри молчал, он знал, что у Бьёрна что-то есть.

— А вот бумага, которую он использовал, — не простая. Никому в нашей лаборатории такая раньше не попадалась, поэтому, собственно, нам и потребовалось немного больше времени. Короче, это васи — японская бумага ручного изготовления, что-то вроде папируса. Ее обычно определяют по запаху, потому что при изготовлении используют кору кустарника мицумата. К тому же наша бумага — вообще особенного типа, называется коно.

— Коно?

— Купить такую можно только в специальных магазинах, знаешь, такие есть лавки, где продаются старинного образца перья для письма по тысяче крон, специальные чернила и кожаные блокноты… Знаешь наверняка…

— Откуда? Не знаю я.

— Вот и я не знаю, — признался Хольм. — Но мы выяснили, что в Осло есть только один магазин, где продается бумага коно. Называется «Ворсе», находится на Гамле-Драмменсвейен. Я побеседовал с продавцом и выяснил: теперь такие вещи у них покупают редко, потому они больше и не заказывают. Перестал народ разбираться в качестве и прочих вещах, — так он говорит.

— То есть…

— То есть продавец даже и припомнить не мог, когда в последний раз продавал бумагу коно.

— Ага… И это, стало быть, единственный такой магазинчик?