Снеговик

— Понятно, что в таком крутом домище, да еще в таком районе Осло деньги — не вопрос. Но ей не позволили сменить его диван и столик. А когда человек без вкуса, но с явным интересом к вопросам интерьера настаивает на своем, это делает понятным, кто в доме хозяин.

Харри кивнул, больше своим собственным мыслям. Первое впечатление его никогда не обманывало. Катрина Братт оказалась молодцом.

— Теперь расскажите, что вы думаете, — попросила она. — Это же я вроде как должна у вас учиться.

Харри скользнул глазами по старой, богатой традициями, но все же абсолютно нереспектабельной забегаловке под названием «Лепсвик»:

— Я думаю, Бирта Беккер покинула дом не по своей воле.

— Но ведь никаких следов насилия нет!

— Потому что все было хорошо спланировано.

— А кто же преступник? Муж? Чаще всего так оно и бывает, правда?

— Ну да, — ответил Харри, ощущая, как мысли растекаются в разные стороны. — Виноват всегда муж.

— Только вот этот конкретный муж был в Бергене.

— Да, похоже на то.

— Причем улетел последним рейсом, так что никак не мог вернуться домой, а потом успеть на раннюю лекцию. — Катрина поддала газу и проскочила перекресток возле Майорстюа на желтый. — Если бы Филип Беккер был виновен, он бы схватил наживку, которую вы ему бросили.

— Наживку?

— Да. Когда вы спросили, бывали ли у нее смены настроения. Вы дали Беккеру понять, что подозреваете самоубийство.

— И что?

— Да ладно, Харри! — громко рассмеялась она. — Все вокруг, включая Беккера, знают, что, когда речь идет о самоубийстве, полиция привлекает к расследованию минимум сотрудников. Вы дали ему возможность подкрепить версию, которая — если бы он был виновен — была бы ему на руку и решила большинство его проблем. Но он четко ответил вам, что его половина радовалась жизни по полной.

— Угу. То есть вы считаете, что мой вопрос был «проверкой на вшивость»?

— Вы же постоянно проверяете людей, Харри. И меня тоже.

Харри не отвечал, пока они не доехали до улицы Бугстадвейен, и лишь тогда произнес:

— Люди частенько оказываются гораздо умнее, чем о них думаешь, — и замолчал. Когда они припарковались возле полицейского управления, он сообщил: — До конца дня я буду работать один.

А сказал он это потому, что все это время думал о розовом шарфе и наконец принял решение: взять у Скарре материалы по делам об исчезновении людей, чтобы получить подтверждение своим мучительным подозрениям. Если подозрения подтвердятся, отнести письмо комиссару Гуннару Хагену. То самое, проклятое письмо.

Глава 5 4 ноября 1992 года. Тотемный столб

Когда 19 августа 1946 года в Арканзасе, в небольшом городишке Хоуп, то бишь Надежда, на свет появился Уильям Джефферсон Блайт III, прошло уже почти три месяца с тех пор, как его отец погиб в автомобильной катастрофе. Четыре года спустя мать Уильяма опять вышла замуж, и Уильям взял фамилию нового отца. А теперь, сорок лет спустя после этих событий, стояла ноябрьская ночь 1992 года и белое конфетти снега падало с небес на улицы Надежды, празднуя победу городишкиных собственных надежд, ибо его уроженец, Уильям — или просто Билл — Клинтон, был избран сорок вторым президентом США.

А вот снег, что падал той же ночью на город Берген, не успевал даже долететь до земли и превращался в дождь, который поливал улицы, как будто стояла середина сентября. Однако когда настало утро, вершины семи гор, что охраняют этот прекрасный город, были хорошенько присыпаны сахарной пудрой. И на самой высокой горе — Ульрикен — уже находился инспектор полиции Герт Рафто. Он, дрожа, вдыхал горный воздух и втягивал в плечи большую голову; столько морщин пролегло на его лице, словно его кто-то смял, как ненужный листок бумаги.

Желтый вагончик, который доставил Рафто и троих его коллег-криминалистов из Управления криминальной полиции Бергена на высоту 642 метра над городом, висел, слегка раскачиваясь в ожидании, на прочных стальных тросах. Фуникулер закрыли, как только в полицию позвонили первые туристы, которые решили побывать этим утром на известной горной вершине.

— Елки зеленые! — воскликнул один из криминалистов.

Это выражение прозвучало как пародия «понаехавших» на истинный бергенский диалект, что было особенно смешно, если учесть, что настоящие бергенцы давно так не говорят. Но в ситуациях, когда ужас и тошнота берут над человеком верх, как-то сами собой вылезают старые, родные словечки.

— Да уж, зеленые, — с сарказмом поддакнул Рафто, сверкнув глазами из-под морщинистых век.

Тело, лежавшее перед ними на снегу, было так искромсано, что его пол можно было угадать только по единственной оставшейся груди. Остальное превратилось буквально в месиво. Страшное зрелище этих останков напомнило Рафто автомобильную аварию, что произошла год назад на Эйдсвогнесе, когда машина перескочила через алюминиевый отбойник и влетела во встречный автомобиль.

— Преступник убил и расчленил ее прямо здесь, — заметил другой криминалист.