— Ой… Вик… — я ощущаю уже готовый к работе член — вот уж кому отдыха вообще не требуется, трудоголик, мать его — и начинаю торопливо бормотать, стараясь лишний раз не дергаться. Во избежание. — Вик… Мне на работу. Правда-правда! Если не явлюсь, грым… Ой, то есть Валентина… Она… Всех собак спус… Ай!
Айкаю я по вполне понятной причине. Все то время, что лихорадочно пытаюсь пробудить в сыне хозяина хоть какое-то понимание ситуации и сострадание к моей горькой подневольной судьбе, он мягко, но неотвратимо продвигает ладони вниз.
Вместе со мной, естественно.
А, учитывая, что внутри все начало пульсировать с того самого мгновения, когда я пальчиком по его груди принялась водить, понятно, насколько мой организм рад такому продвижению. Член скользит легко, заполняет сразу, до упора.
И да, остается только айкать в такой ситуации.
Отталкиваюсь от твердой груди, упираюсь ладошками в живот. Смотрю, как мне кажется, укоризненно.
Кажется, наверно, потому что никакой реакции. Вернее, никакой, нужной мне реакции.
— Вик… Ах! — Меня недвусмысленно подбрасывают бедрами, член заходит еще глубже, выбивая все возражения.
— Давай сама, как вчера, Снегурка, — хрипит он. И шлепает по заднице. Поощрительно.
Черт… Он невыносимый, никого не слушающий, деспот, гад, жестокий, самовлюбленный… Ай… Мамочка моя…
Я не могу больше ничего не то что сказать связно, даже помыслить.
Виктор смотрит в мое лицо, наверняка красное от возбуждения, невольно закусываю губу, не умея оторвать от него взгляда, пока скольжу по члену, легко, медленно, с ускорением и отчетливым пошлым шлепком в финале. Так, как мне нравится. Боже, как нравится! Боже…
— Давай, Снегурка, давай, — командует он, и глаза, неотрывно следящие за выражением моего лица, внимательно отслеживают каждое движение, спускаются ниже, чтоб полюбоваться на то, как правильно соединяются наши тела.
Это дьявольские глаза темнеют еще сильнее, Виктор дышит тяжелее, ладони ложатся на мои ягодицы, чуть подтаскивая к себе, немного меняя угол проникновения, я не успеваю осознать, как уже внизу, под ним, только ногами беспомощно взбрыкиваю.
А в следующую секунду уже вижу свои ступни у него на плече. Виктор перехватывает их, держит и жестко натягивает мое тело на себя. Так грубо. Так больно. Так хорошо!
Я кончаю, наверно, не столько от его члена в себе, сколько от его жадного до моих эмоций взгляда.
Он меня имеет глазами. В первую очередь. И это секс высшей пробы.
Виктор кончает следом, едва успев выйти.
Потом он счастливо зарывается в мои волосы, пару секунд с шумом вдыхает воздух, облизывает шею.
Как большой, довольный жизнью котяра.
Я восстанавливаю способность говорить не сразу. Слишком остро все. Вот как так? Всю ночь с ним провела, а все равно невозможно горячо.
Виктор успевает улечься опять на спину, прикурить, подтащить меня под бок.
Я вожу пальчиками по его груди. Думаю.
— Не сопи, — неожиданно выдает он лениво, — я тебе выходной еще даю.
— Ты мне не начальник, — возражаю я, — и вообще. Неправильно это все…
— Вот только не начинай про «ты обещал», — смеется он, — понятно же, что глупость…
— Сказал глупость? — мне становится интересно, приподнимаюсь и разглядываю его умиротворенное лицо.
— Конечно. Но… Давай потом поговорим? Есть хочешь?
От таких предложений я никогда не отказываюсь.
— Давай, глянь, что на кухне есть в холодильнике. Все тащи сюда. Сейчас поедим, потом я тебя опять трахну.
— Прекрасный план, — кривлю губы я, но послушно встаю за едой. В конце концов, кто у нас тут женщина? Надо что-то приготовить. А, заодно, самой предварительно пару привлекательных кусочков перехватить.
А то, судя по спущенному сверху плану, силы мне понадобятся…
— Футболку мою накинь, — говорит Виктор, — а то ты так выглядишь, что я уже и есть перехотел…
Ой нет! Вот этого не надо! Поесть! Сначала поесть!
Торопливо подхватываю футболку, натягиваю, топаю к кухонной зоне.
Звонок моего старинного кнопочного телефона раздается неожиданно. Смотрю на сумочку, вздыхаю.
— Ну вот и грым, ой… Валентина…
Виктор откладывает сигарету, берет свой телефон, ищет номер экономки.
— Сейчас решим.
Мне вот вообще не хочется, чтоб он решал. Потому что грымза сто процентов подумает про то… Ну, правильно, в целом, подумает. Но все равно ужасно неприятно.
И в то же время понимаю, что остановить подполковника не смогу. Остается только надеяться, что он все правильно решит.
Я нахожу телефон в сумке. Смотрю на номер.
— Это не она…
23. Если друг вообще не друг…
— Хорошо живешь, говорят…
— Да. А вот ты, смотрю, не особо…
Ванька отворачивается, тоскливо сплевывает прямо на чистый пол торгового центра. Я смотрю. Внимательно. Запоминаю.
Вот они, Сашка, знаки судьбы. И повороты.
Не рой другому яму, называется.
Ванька выглядит откровенно плохо.
Грязная куртка, страшная вязаная шапка, кроссовки. Гопник из подворотни. Синяк на пол лица. И, похоже, парочки зубов нет, слишком губы жмет.
В сердце неожиданно жалость колет. Да так сильно и остро, что я замираю в удивлении. Это что такое еще?