Снежить

Она не ответила, вместо этого положила холодную, как вечная мерзлота, ладонь Веселову на лоб. Положила, и сразу стало так хорошо! Словно бы до этого он метался в лихорадке, а теперь с этим холодом на лбу его отпустило. Прямо как в детстве, когда мама сбивала жар мокрым полотенцем.

– Убери тележку, мне нужно пройти. – Сказала, а сама убрала руку. Пусть бы не убирала, пусть бы позволила еще немного побыть в безопасности. Но она убрала, а ощущение безопасности не исчезло, не истаяло вслед за этим спасительным холодом. Наоборот, оно заступило дорогу панике, пнуло змей у Веселова в животе. Куда там медитациям и дыхательным упражнениям!

Еще до конца не веря в чудо, пошатываясь и едва не падая от непрекращающейся болтанки, Веселов встал, механическим жестом толкнул прочь тележку. Его сил и неожиданной храбрости хватило даже на то, чтобы помочь Веронике выбраться из кресла. Храбрости хватило, а здравомыслия нет. Ей нельзя разгуливать по салону этого пикирующего самолета. Ей вообще нельзя здесь находиться.

Но когда Веселов попробовал ее остановить, девица нетерпеливо дернула плечом, отмахиваясь от его руки и его заботы. И по проходу Вероника шла легко, словно болтанка на нее не действовала. Веселов подумал, что пробирается она к куче-мала, что устроили впереди мажор, Волков, Гальяно и Чернов. Но их спутница остановилась напротив запасного выхода, положила ладони на стекло, уставилась в темноту, которая вот-вот была готова ворваться в салон.

Что она там видела? Веселов не знал, но зато он знал, что видит сам. В тех местах, где подушечки ее пальцев касались стекла, оно словно бы покрывалось инеем. Сначала покрывалось, а потом тут же оттаивало, оставляя затейливые узоры.

Вероника смотрела, и он тоже смотрел, завороженный этими удивительными метаморфозами. А потом все закончилось. Она обернулась, глянула на него равнодушным, нездешним каким-то взглядом. А может, и не на него глянула. А если на него, то все равно не увидела, затем все с той же целеустремленностью направилась к мажору. Она шла, а за ней плыл туман. Или дым? Или у Веселова на нервной почве приключились галлюцинации?

Куча-мала к тому времени распалась на составляющие. А может, это очередной толчок ее развалил. Как бы то ни было, а никто и ничто не помешало Веронике приблизиться к мажору, встать перед ним на колени, сначала заглянуть в глаза, а потом крепко-накрепко сжать его голову в своих ладонях. Беснующийся мажор замолчал, всем телом подался вперед, потянулся к Веронике, как тянется к солнцу цветок. Веселов его понимал. Теперь понимал, помнил спасительный холод ее прикосновений, чувствовал подаренное ими спокойствие.

Вероника тоже потянулась, склонилась над мажором так низко, что Веселов вдруг с неожиданной ревностью подумал, что она собирается его поцеловать. Но она не поцеловала, она просто смотрела этим своим внимательным, отсутствующим взглядом. И никто из тех, кого раскидало по салону болтанкой, не пытался ни помочь, ни помешать. Все затаились точно так же, как безумный мажор.

Сколько длилось это странное безвременье, Веселов не знал, все его внимание, вся его суть была там, рядом с Вероникой и мажором. Она что-то сказала, шепнула что-то мальчишке на ухо, и лицо его перекосила судорога боли и ненависти. В это самое мгновение Веселов решил, что им всем довелось поприсутствовать на сеансе экзорцизма. И если этому чертову самолету удастся когда-нибудь приземлиться, будет что вспомнить на старости лет. Мажор снова забился, завыл почти по-волчьи.

– Помогите мне, – велела Вероника. – Подержите его минутку. – Ее голос был спокойный и уверенный. Ее хотелось слушать и слушаться.

Они послушались, все разом потянулись к ней и мажору. А серое облачко не то дыма, не то пара улеглось мажору на грудь, распласталось, придавило к полу. Конечно, этого не могло быть. Конечно, вследствие стресса и паники он увидел этакую галлюцинацию-лайт. Но, как бы то ни было, а мажор затих, позволил себя спеленать подоспевшим Чернову и Волкову. Гальяно, которому, чтобы удерживать равновесие, пришлось встать на четвереньки, в процесс усмирения не вмешивался, он просто провел ладонью по дымному облачку. Еще одна галлюцинация, вполне себе невинная.