Снежная королева

Выставили и стелы с его физиономией сосредоточенной, жующей продукцию "Снежного королевства", штук десять по всему городу и такие огромные, что в рот распахнутый на них, свободно мог бы въехать грузовик КаМаз.

– Ты, Кинстантин, теперь самый известный человек в этом городишке. Все тебя узнавать станут и завидовать,– поздравила Костика Королева.– Имя, правда, у тебя деревенское, лапотное, несуразное. Ну, это мы поправим. Полное-то у тебя Кинстантин Эдуардыч Иванов, но рано эдак тебя соплю называть. Подсократим до КЭИ. Будешь Кэй. И сленг рекламный хороший получается. "Кэй – Окэй!". Ты, жри мороженное, не стесняйся. Мне для этого дела ничего не жалко, Кей-Окей,– Костик ковырял нехотя ложечкой в вазе с мороженным и косил глаза в окно, мечтая поскорее вернуться домой и нормально покушать маминых щей и котлет. От мороженого тошнить и знобить его начало уже на второй день.

Мама Костика пыталась прорваться к нему на другой же день, но Королева подругу перехватила и, усовестив, попросила не мешать работе фотографов-рекламщиков.

– Ты че, Лидок, совсем с катушек спрыгнула? Он че, сынок твой, в лагере тюремном? Кормлю его от пуза, спит на пуховиках. Да он домой вертаться не захочет. Знаешь, какую приставку ему игровую велела выдать? Стреляет там с утра до ночи. Каникулы у сына твоего, радуйся вместе с ним,– и выпроводила Лидию Сергеевну вон.

– Ты мужчина или размазня?!– валила мама Костика на папу создавшуюся негативную ситуацию и, тот покрывался пунцовыми пятнами, не зная, что ответить супруге. Соседи забегали, посочувствовать, но помочь ничем не могли.

– Ты же в милицию не хочешь заявлять, значит жди неделю. Не зверь же Морозова, в конце-то концов, и Костик ей нужен только для рекламной акции. Может еще и заплатит хорошо,– успокаивала Лидию Сергеевну Светлана Валентиновна.

– Сто долларов? Пропади они. Я все эти дни глаз не сомкнула и готова сама еще столько же заплатить, лишь бы он рядом был, а не у нее в королевстве,– хлюпала носом мама Костика, а папа уходил курить на лестничную площадку и жаловался соседу:

– А что я могу? Напасть что ли должен, на "королевство" это? Ты бы вот что на моем бы месте сделал, Егор?

– Он бы ничего не сделал, как и ты,– высунула голову из-за дверей входных бабушка – Инесса Поликарповна, подслушивающая их разговор и не удержавшаяся от комментарий.– Эх, что за мужик нынче пошел? Вот в наше время были мужчины, а теперь что? В наше время, если бы тебя, Егорка, кто нибудь вот так посмел взять и увезти, то твой батя живо бы супостату голову глупую открутил. Орел был, не чета вам. Да-а-а были мужики в наше время, не то, что нынешнее племя. Богатыри. Не то, что вы. Плохая вот только им досталась доля, спились и на погосте залегли раньше сроков. Божья воля видать,– перекрестилась Инесса Поликарповна.

– Ты, мам, нам всю поэму Лермонтова "Бородино" собралась пересказать своими словами?– попробовал свести разговор к шутке Егор Иванович, но только подлил масла в огонь своей репликой.

– А что? Правильно Михаил Юрьевич написал. Раньше-то обидчика мужчина сразу бы на дуэль вызвал и проткнул саблей или из револьвера застрелил, и всего делов. А вы?! Нет, выродился мужик нынешний,– продолжила обличение Инесса Поликарповна.

– Так мне что же на дуэль следует Морозову вызвать?– опешил папа Костика.– Так у меня сабли или револьвера нет. И потом она все же женщина… какая-никакая.

– Ты, мама, думай что советуешь,– поддержал соседа Егор Иванович.

– "Револьвера нету, женщина какая-никакая". Револьвер это так – символ. Ружье возьми охотничье, у нас осталось после Ивана Михайловича. Знатный был охотник. Белке в глаз попасть мог дробью.

– Мама-а-а!!!– заорал уже совсем неуважительно Егор Иванович.– Этому ружью сто лет, его не чистил ни кто никогда на антресолях. Патронов опять же нет, ни с дробью, ни с пулями, ни каких.

– А вот и не так. Есть патроны. Целая коробка в швейной машинке моей завалялась. Название на ней сурьезное "БЕКАСИН". А ружью что сделается? Не в земле чай лежало, а на антресолях и смазанное. Взял и пали себе в Морозиху. "Женщина какая-никакая",– опять передразнила Эдуарда Александровича Инесса Поликарповна.

– Так ведь посадят в тюрьму из-за нее Эдика, ма. Ты чего насоветовала?– Егор Иванович сделал страшные глаза и вытаращил их на мать.

– И пусть посадят. Ты не таращся. Лучше умереть мужчиной в тюрьме стоя, чем жить незнамо кем на коленях,– Инесса Поликарповна возмущенно хлопнула дверью, оставив за собой последнее слово и, Эдуард сконфуженно пробормотал:

– Права она где-то, Егор. Сижу тут, как заяц трясусь. Пропади пропадом жизнь такая. Лучше замочить Королеву и сесть в тюрягу, чем так жить. Моя, вон, меня поедом ест, как будто я виноват во всем.

– Да слушай ты баб этих больше, Эдик. Плюнь. Еще два дня и вернется Костик домой. Тогда и решите, как жить дальше. Я бы на твоем месте уехал, конечно, чтобы гусей не дразнить. Вернее гусыню эту жирную. А в тюрьме чего хорошего? Плохо там говорят,– попытался успокоить его Егор Иванович.