Снежная Королева (СИ)

— Нет, ты мне сразу показался чересчур умным, — криво усмехнулся… «тесть», — только не догадывался, что этот… нанял тебя. Только запомни, парень, Дашу я ему не отдам!

— Даша его внучка, — жестко припечатал я, — он и так потерял дочь, и вы не можете…

— Могу! И сделаю! — сверкнул он глазами в мою сторону, — он сломал жизнь своей дочери, превратив милую девочку в тень. И сотворить подобное со своей девочкой не позволю! Никогда! Будет нужно — восстану из мертвых. Пусть это будет грозить мне смертью, но и ему придется несладко. Но отдать ему свою дочь я не дам даже тебе, Вестник!

Михаил стоял, опершись кулаками о столешницу, угрожающе нависнув надо мной, подобно скале. Но я знал, что теперь он ничего решать не будет. Слово, все равно, останется за Дашей.

— Это решит Даша. Сама! — мне пришлось повысить голос, потому что Аксёнов решил мне возразить. — Вадим Дмитриевич, вы не станете мешать ей! Если бы она выросла в той среде, которая принадлежит ей по праву…

—… то он точно также сломал бы и ее, Глеб! — зло выдохнул мужчина, впервые обратившись ко мне по имени. И мы даже на мгновение замерли, смотря друг на друга. Я видел, что ему непросто дается решение, но и дальше идти на поводу старых обид не выход. — Он сломал бы ее, как однажды сделал это с Эйрене. Да, я не смог дать дочери того, что она имеет по праву рождения в той семье. Я отказался и от своей семьи и от своего имени, начав жизнь заново. Но я! я дал ей то, чего была лишена ее мать — любовь и детство. Я любил и баловал ее, берег по мере возможности от жестокой реальности, но при этом учил отвечать ударом на удар. Я дал Даше все, чего была лишена ее мать — любовь и поддержку отца.

Да, в чем-то он был прав, и не в моих силах заставить его переменить решение, он не видел того, что видел я. Реин искренне любил свою дочь, хоть и не показывал этого никогда. И ее потеря тоже сильно отразилась на нем. Но… это уже не мое дело. Родственники — договорятся сами, как-нибудь.

— П-простите, — послышался робкий голосок Светланы, которая неожиданно решила вмешаться в наш разговор. — Я только не поняла, почему вы Мишу называете Вадимом? Я что-то не понимаю…

Мы оба повернулись, глядя на смущенную женщину, которая явно не понимала того, что мы обсуждаем. Значит, она тоже была в неведении относительно личности своего… мужчины. Михаил тяжело вздохнул, а я заметил мелькнувшую на его лице досаду.

Он повернулся к сидящей женщине, но приближаться не стал, только сжал кулаки, принимая неизбежное.

— Света, — обратился он к женщине, — прости, я… но я…

— Перед вами — Аксёнов Вадим Дмитриевич, ныне числящийся в списках умерших, но… как видите, живее всех живых, — спокойно проговорил я, поймав злой взгляд Михаила, обещавший мне смерть в адских мучениях. Но, как по мне, его невнятные признания только продлевали агонию, поэтому я решил вмешаться. А он пусть теперь выкручивается, ему не привыкать. — Ну-с, поведайте нам, Вадим Дмитриевич, историю вашего очередного «спасения».

Глава 20

Вадим Аксёнов.

Я тоскливым взглядом смотрел на вытягивающееся от удивления лицо Светы. Ее блестящие глаза смотрели на меня недоверчиво, будто спрашивали — правда ли это? Она переводила недоуменный взгляд с меня на этого самодовольного мальчишку, черт бы его побрал! Зачем ему нужно было докапываться до правды — она теперь никому не нужна. Я зло уставился на Вестника, но он в ответ только пожал плечами, ожидая моей реакции на его слова.

— Ну-с, поведайте нам, Вадим Дмитриевич, историю вашего очередного «спасения», — в его голосе звучала неприкрытая издевка, что я невольно сжал руки в кулаки — так захотелось их «почесать» об его ухмыляющееся лицо. Заметив мое состояние, он только вопросительно изогнул темную бровь. Что ж, хочешь признаний? Будут!

— Вижу, история моего «воскрешения» тебе намного интереснее поисков Даши, — ядовито процедил я сквозь зубы, с удовлетворением отмечая, как заледенело вмиг его лицо, а костяшки пальцев побелели от напряжения. Ничего, мы еще посмотрим, кто кого!

Я на мгновение испытал прилив мстительного удовлетворения, но потом все прошло, сменившись осознанием того, что я тоже частично виноват в пропаже дочери. Я сам сбежал из дома, хотя нужно было поговорить с Дашей и все ей объяснить. Но я так боялся, что увижу в ее глазах разочарование во мне, как в отце, идеальном мужчине, которым был долгие двадцать лет. Даша всегда видела во мне кумира, поэтому я скрывал от нее наше с Эйрене прошлое, в котором мы наделали кучу ошибок, а вот расплачиваться пришлось нашей девочке.

Да, в глубине души я трусливо надеялся, что мне никогда не придется рассказывать ей, кто я на самом деле, что совсем не тот, кого она знала всю свою жизнь. Я даже те записи сделал специально, чтобы дочь знала, что ее папа умер, как герой, а не живет, как трус, обманывающий ее все это время. И инсценировка моей смерти должна была всех убедить, что Вадим Аксёнов умер.