Снежная робинзонада

Дверь распахнулась, и в клубах тающих клочьев тумана показалась высокая фигура нашего радиста и электрика Юрия Львова (его предшественник Витя Бурмин уже полгода работал на небольшом аэродроме где-то в Таджикистане). Мы с Юрием старые знакомые: еще весной первого года зимовки он сбрасывал нам с вертолета продукты. Отработав четыре с половиной года начальником пустынной метеорологической станции Ак-Байтал, почти в самом центре Кызылкума, он снова с женой и маленьким сыном отправился на зимовку, на этот раз на «высокогорку» — Кызылчу. Его умелые руки с твердыми, железной крепости пальцами оживляли холодные, замерзшие двигатели, пробуждали, казалось бы, навеки умолкшие приемники, стремительным стуком ключа соединяли станцию с внешним миром. Он был владыкой самого главного на зимовке — радио- и электростанции. Всегда бодрый, чуть насмешливый, словно бросающий вызов всем жизненным невзгодам — а их у него было немало, — он словно был создан для нашей работы. И сейчас на его узком, резко очерченном лице задором горели чуть прищуренные серые глаза. Что-то веселое бросил он дежурившей на кухне Люде Кожановой, скинул промасленную телогрейку и через пять минут склонился напротив Лени Кондакова над какой-то сложной шахматной комбинацией.

Задумался у окна Анатолий Слободян, устало прикрыв рукой глаза. Весь день сегодня он работал над годовым отчетом станции. Какое это привычное, будничное слово — отчет, а в нем вся наша работа, новые данные о климате гор, о запасах аккумулированной в снеге воды, которая летом придет на далекие хлопковые поля, о формировании стока горных рек, ключи к тайнам возникновения лавин. Рядом с толстым томом отчета можно было бы положить несколько десятков таких же толстых томов с описанием того, как были получены эти материалы, с рассказами о пережитых при этом приключениях, грустных и веселых, смешных и опасных…

Гудит за окном ветер, несет снег по холодным просторам Чаткала, оголяя черные клыки скал, наметая глубокие сугробы в долинах, искусно ваяя карнизы, поднимая невидимые во мраке снежные вихри над гребнями и вершинами. Начало апреля, а погода словно в феврале. Темны и холодны горы. И только станция, подобно кораблю, сияя светом окон, плывет сквозь тьму, снег и ветер. Без пристаней, в вечном плавании.

И вся наша родная, маленькая планета — это ведь тоже зимовка, уголок света, тепла и жизни в студеном безмолвии космического пространства. Мы, люди, — ее экипаж, товарищи по времени и пространству. Здесь так же необходима сознательная дисциплина, взаимное доверие, уважение и дружба. Только тогда зимовка «Земля» сможет выполнить свою программу.

Эпилог

Близки в подлунном мире неспроста

Понятия «мечта» и «высота».

Сайяр

Годы идут, и все более широкая полоса времени отделяет меня от кызылчинских лет, как темная гладь воды отделяет от берега уходящий корабль. Но странное дело, жизнь на зимовке не забывается, напротив; со временем, правда, исчезают незначительные, мелкие подробности, зато, словно с удаляющегося корабля, становится ясно виден весь берег, и лучше понимаешь, что оставил, а что взял с собой в дальнее плавание по бурным волнам самого беспокойного океана — жизни.

Полярники говорят об «арктической» болезни. Но «горная» не слабее! Не раз, продрогшие до костей, промокшие до нитки, уставшие, мы говорили себе: «Все, кончено, беру расчет и больше никогда-никогда…» Но высыхает одежда, отогреваешься, отдыхают мускулы, и вновь слышишь безмолвный зов гор.

Сейчас далека от меня Кызылча, накрытая плащом туманов, подернутая дымкой, погруженная во мрак ночи или залитая ослепительным солнцем… Но память, подобно машине времени, переносит в минувшее, позволяя вновь увидеть, услышать, почувствовать и понять ушедшее.

Я смотрю на полную суровой поэзии картину Рериха «Помни!». Это одно из самых глубоких его произведений. Помни высоту, чистоту и непоколебимость гор! Помни, чем выше, тем тяжелее подниматься, тем труднее дышать, но тем дальше видно, тем светлее и шире горизонт.

И я знаю, что настанет день, когда я снова сойду с машины в устье Иерташа и, вскинув за спину рюкзак, знакомой дорогой двинусь вверх. Вновь ударит в лицо холодный ветер, вновь заставит зажмуриться сияние заснеженных вершин, вновь я вдохну хрустально-чистый, разреженный воздух гор. Я вспомню странные, но привычные названия рек, ущелий и вершин. И когда из-за последнего поворота вдали покажутся домики станции, остановлюсь, сниму шапку.

— Здравствуй, Кызылча!

Иллюстрации

Кызылчинские дали

Ангренский каньон

Наше жилище на снегосъемке в верховьях Ангрена

Кызылча среди лавин (8 апреля 1959 года)

Сухая лавина объемом три тысячи кубических метров в Давансае

На юг и на восток от станции Ангрен-плато простирается плато, расколотое каньоном

Язык ледника (бассейн реки Пскем)

Верховья реки Ойгаинг (Западный Тянь-Шань)

Западный Тянь-Шань. Снежный мост, оставшийся от растаявшей лавины

Западный Тянь-Шань. Снежник — остатки тающей лавины