Снежная роза

– Пока что, – резко ответила я. Меня не волновало, какой вывод сделает он из моих слов. Меня не волновали его обиды. В конце концов, что еще может причинить нам боль?

– Кейт. – Его голос был наполнен грустью. – Это не должно с нами случиться. Мы можем это пережить.

– Не думаю. – Я сказала это всерьез. Я в самом деле не думала, что это возможно. Смутно я помнила, что когда-то мы были счастливы. Он часто меня смешил. Он меня холил и лелеял, он защищал меня, и мы выстроили совместную жизнь. Потом он все испортил. Он разлучил нас. И независимо от того, что думал он, я была уверена, что прошлого не вернуть.

– Мне хотелось бы, чтобы ты позволила мне увидеть тебя. Мы смогли бы поговорить.

– О чем нам говорить? – Я сразу же пожалела об этих словах. Я не могла себе их позволить. – Послушай, тебе нельзя сюда приходить. Прости. Мы поговорим в другой раз.

Я положила трубку и несколько секунд пялилась на нее. Я предполагала, что рано или поздно мы с Рори разведемся, когда я найду время об этом подумать и силы, чтобы пройти через все эти тоскливые казенные процедуры. Общий дом. Раздел денег и имущества. Вопрос с Хедер. Другие подразумеваемые вещи.

Он не заберет ее у меня. Вот чего он хочет. Вот чего все они хотят.

Теперь мы здесь, в этом большом, но заброшенном старом доме. Только мы вдвоем. Наконец-то в безопасности. Знаю, они думают, что она не должна оставаться у меня. Моя мать так думает. Поэтому я с ней не вижусь, как и с моей сестрой. Они заодно с Рори, все они строят планы, как забрать ее у меня. Вот почему я убежала от них, как только смогла, как только у меня появилась такая возможность.

Я за дверью спальни и заглядываю туда через щелочку. Свет в спальне погашен. Я смутно различаю очертания кровати и мужчины, сидящего на ее краю. Я слышу слабый голос:

– Папочка, ты умрешь? А мамочка умрет? А Хедер умрет?

Ответ спокойный. Твердый, категоричный:

– Да. Мы все умрем.

– Когда? Мы скоро умрем?

– Может быть. Никто этого не знает.

Я слышу решительный упор Рори на честность. Мы всегда говорили, что не будем лгать детям. Мы будем говорить им правду обо всем. О том, как они родились (никакой капусты, никаких аистов), о том, чего они могут ждать от жизни, о том, как она быстротечна. Никаких обещаний Бога, или загробной жизни, или чего-то подобного. Мы не будем скрывать истинного положения вещей, не будем снисходительными. Мы будем говорить правду.

Голос мальчика встревожен:

– Завтра? Папа, ты завтра умрешь?

– Возможно. Все мы можем умереть в любой момент.

– Не умирай завтра, папочка! – Его голос дрожал от страха. Я почти видела, как он вцепился в руку отца. – Оставайся дома, тут безопасно.

– Да ладно тебе, малыш. Все не так уж плохо. Уверен, все будет хорошо. Есть шансы, что я переживу завтрашний день.

– А послезавтрашний?

– Скорее всего.

– Но…

– Однажды все мы умрем. Это ужасно, но так уж устроен мир. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом.

Однако мальчик не мог говорить ни о чем другом. Он хотел говорить только о смерти, пока наконец его не уговорили поспать.

– Ради бога, – сказала я позже, когда мы сидели у камина, а на столе перед нами стояли бокалы с вином. – Просто скажи ему, что ты не умрешь.