Снежная роза

«Поднимусь к себе, пусть она выговорится и уйдет, – подумала Наташа; но уже в следующее мгновение ее охватило раздражение. – Почему я должна прятаться от кого-то в собственном доме? В конце концов, я не виновата, что ее муж решил прокатиться с Симоной в Бельгию или куда-нибудь еще…»

Когда она вошла в гостиную, граф разговаривал с Раймондой, но, оборвав себя на полуслове, повернул голову к дверям. По его лицу Наташа поняла, что он рад ее появлению, потому что беседа, скорее всего, выдалась не из легких.

Что касается Раймонды, то она смотрела на Наташу с той смесью настороженности и недоброжелательности, которые одна женщина всегда держит наготове для другой, во всем ее превосходящей. Внешне Раймонда вроде бы мало походила на хозяина дома – разве что тонким хрящеватым носом, очертаниями рта и маленькими ушами, плотно прижатыми к голове, – но, когда они с графом находились в одной комнате, мало кто мог усомниться, что перед ним именно отец и дочь. Она была шатенка, узкоплечая, с карими глазами; несмотря на молодость, казалась какой-то сухой, и красивой ее мог назвать только беспардонный льстец. Тот же льстец, чтобы угодить Раймонде, мог объявить, что в Наташе нет ничего особенного – подумаешь, ресницы в полщеки, вздернутый носик и рот сердечком, однако от нее словно шла волна света – того особенного сияния, которое излучают только очень юные, беззаботные и счастливые существа. На ней был белый костюм с черным орнаментом, на светло-русых волосах красовалась шляпка причудливой формы, о которой Наташа вспомнила только сейчас.

«Надо было снять ее раньше…»

– Я вам не помешаю? – выпалила она. – Здравствуйте, мадам, – это падчерице.

Сознательно или бессознательно, но для визита к отцу Раймонда выбрала темное платье с широким поясом, которое не то чтобы наводило на мысли о трауре, но, во всяком случае, выглядело невесело. «Полутраур, – мелькнуло в голове у Наташи, – так, на всякий случай».

– Мы говорили о Морисе, – сообщил граф.

– А!

Восклицание прозвучало нелепо, она сама это поняла. О чем еще, в сущности, мог говорить ее муж со своей единственной дочерью? В нынешних обстоятельствах у них могла быть только одна важная тема.

– Ничего нового, кроме того, что дело теперь ведет другой полицейский, – продолжал Робер де Круассе. – Он произвел на меня впечатление очень энергичного человека и… кажется, мы можем надеяться на благоприятное разрешение дела.

– Он будет меня допрашивать? – вскинулась Раймонда. – Я не хочу, чтобы меня допрашивали. Эти полицейские задают просто возмутительные вопросы!

– А вам есть что скрывать?

Едва задав вопрос, Наташа уже пожалела о нем, и в то же время ей было приятно подпустить падчерице шпильку. Раймонда поджала губы – точь-в-точь как ее отец, когда бывал не в духе.

– Мне абсолютно нечего скрывать, – ответила она ледяным тоном. – Но, согласитесь, трудно сохранять спокойствие, когда… когда начинают говорить о… о том, что Морис мог встречаться с другими женщинами, – наконец выдавила из себя Раймонда. – У полицейских нет никакого такта, никакого уважения к частной жизни!

Наташа положила на столик перчатки, сняла шляпку и повернулась к мужу.

– Я привезла котенка, – сообщила она беспечным тоном.

– У нас уже есть десерт, – отозвался граф с невозмутимым видом.

Жена в негодовании сверкнула на него глазами. Она знала, что Робер мухи не обидит, но такие крайние проявления черного юмора выводили ее из себя.

– Я не могла бросить его посреди дороги! Его бы задавили…

– И тебе обязательно нужно было его спасти? Он будет везде гадить, начнет грызть мои книги…

– Кажется, кошки не грызут книги, – возразила Наташа, сомневаясь. – И потом, ты же все равно их уже прочитал…

– Ну, знаешь ли!

Граф сделал вид, что обиделся.

– Он совсем крошечный, – продолжала Наташа, подходя к мужу ближе, и, забывшись, села на подлокотник его кресла. Раймонда, видя такое вопиющее нарушение приличий, с достоинством вскинула подбородок и сделала вид, что смотрит в сторону. – Пусть он останется? Он такой смешной – я думала назвать его Снежком, потому что он совсем белый…

Раймонде очень хотелось, чтобы отец проявил характер и холодно ответил: «В городе – никакой живности, от нее только грязь, блохи и глисты». Так он из духа противоречия всегда говорил ее матери, которая обожала небольших собак, и сумел-таки настоять на своем. Но, судя по всему, правила, действовавшие в доме при первой графине де Круассе, на вторую не распространялись, потому что граф с улыбкой сказал:

– Ну, если тебя это развлечет…

Постучав, вошел Виктор и доложил о каком-то срочном и важном звонке. Граф посерьезнел и, попросив у дам прощения, вышел, чтобы поговорить из кабинета.