К горлу подступает тошнота, когда я представляю себе эту несчастную, распятую, а затем отравленную. Напрасно Иветт прочитала мне эту заметку. Дело не в том, что я стремлюсь закрыть глаза на происходящее вокруг, но на мою долю и так пришлось достаточно преступлений. С еженощными кошмарами и холодным потом, в течение шести месяцев. Ненасытная Иветт продолжает: «
Потом она разражается длинной обвинительной речью против правительства и расположения планет. Я пытаюсь сосредоточиться на теплом солнце и на детском смехе, но из головы не выходит образ молодой женщины, отчаянно кричащей в то время, как в ее запястья ввинчиваются семидесятимиллиметровые шурупы…
Нет, я отказываюсь думать об этом.
Надо думать о собаке. О собачьем носе, о теплой шерсти. Мочевой пузырь не выдерживает… полный ужас… жужжание пилы, кромсающей плоть… Нет! Я хватаю ручку, я с трудом удерживаю ее, но все же ухитряюсь написать:
— Собаку? Но от животных столько грязи! Заметьте, хозяйством-то не вы занимаетесь. Ну, в конце концов, что это я… Конечно, с собакой вам будет веселее. Милая маленькая зверюшка, которую можно взять на колени. Я бы связала ей пальтишко на зиму, у нас же все время дожди.
Уф, мне удалось сменить тему разговора! Иветт начинает перечислять всех собак, живущих по соседству с нами, и тут я слышу громкий крик: «Осторожно!». Иветт тоже кричит, меня толкают, что-то с силой налетает на меня, кресло срывается с тормоза, скользит, налетает на бугорок, и вот я уже лежу на земле вверх ногами, а это еще более неудобно, чем сидеть. Расстроенный мужской голос:
— Мне так неприятно, я хотел обойти упавшего мальчугана, и вот…
— Если не умеете держать равновесие, катайтесь медленнее, — огрызается Иветт, пытаясь поднять меня.
— Мне правда так неловко. Постойте, я помогу вам.
И, не успев охнуть, я оказываюсь на руках незнакомца, благоухающего лосьоном после бритья. Его волосы щекочут мне лицо, наверное, они у него длинные. Судя по всему, он сильный, он даже не перевел дух, поднимая меня. Иветт торжественно подвозит кресло. Мужчина осторожно усаживает меня.
— Это, наверное, ваше — блокнот и ручка. Он кладет их мне на колени.
— Поверьте, мне ужасно неприятно. Могу я пригласить вас к обеду, чтобы искупить вину?
Ну вот, еще один! Мое неотразимое очарование свело его с ума! Я пишу
Я ошиблась. Если в какие-то моменты они с Иветт и перестают говорить об этом, то лишь когда у них набит рот. Того, кто налетел на меня, зовут Ян, он работает воспитателем и тоже прочел газету. И от его взволнованных комментариев у меня холодеет в животе. Ну почему людей интересует только плохое? Почему не поговорить о цвете скатерти, о пении щеглов в брачный сезон или о пользе оливкового масла? Попробуйте-ка оценить вкус раклетт под такой аккомпанемент:
— Я просто уверена, что он резал ее еще по живому! Это садист!
— Может быть, вы и правы. Еще сыра, Элиз? Знали бы вы, чего я насмотрелся на стажировке в психиатрической клинике… Кровь в жилах стынет. Чтобы распять человека, уже надо быть в определенном состоянии. Безусловно, мистический бред. Или это одна из сатанинских сект…
— А жавелевая вода? Она же все сжигает! Элиз, я налью вам немного белого вина, — предлагает мне Иветт.
— Ритуал очищения… Не знаю, — неуверенно бормочет Ян. — Самое главное, что совсем близко от нас на свободе разгуливает опасный преступник.
Вот от таких слов вам гарантировано ощущение покоя на весь день! Я залпом опустошаю бокал.
— А может быть, даже здесь, на курорте, — возбужденно продолжает Ян. — Где еще спрятаться, если не среди разношерстной толпы на лыжном курорте? Куртка, шапка, очки: здесь все друг на друга похожи.