Снежная Жаба

На качественное самоисцеление не было ни времени, ни сил. Поэтому Кай всего лишь отключил болевые рецепторы — раньше он никогда такого не проделывал, но все когда‑то бывает впервые, — выпрямился во весь рост, прислушиваясь к ощущениям, и уверенно зашагал в ту сторону, где накануне они с Локом видели поднимавшийся вверх дым из трубы.

Глава 32

Если бы с ними был Лок! Эта скотина Дитрих лишил их с сыном и надежной защиты, и проводника.

Тогда, с горы, Кай зафиксировал лишь общее направление движения, не присматриваясь к возможным ориентирам. Он ведь рассчитывал на помощь своего пса.

Идти до убежища лесного отшельника, по приблизительным прикидкам, было не больше двух часов. Но то ли прикидки прикинулись слишком приблизительными и оптически уменьшили расстояние, то ли он сбился с пути…

И последнее «то ли» плохо. Очень плохо. Потому что сил все меньше, причем если физические пока держатся стоически, то ментальные ослабевшими руками цепляются лишь за упорство.

Он должен спасти сына, должен! Иначе… все зря? Он, Вика, Михаэль — зачем тогда все это? Шутки высшего разума?

Нет, испытание.

Или наказание?

Ты захотел нормальных человеческих отношений, тепла, любви, счастья? Совершенно забыв при этом, кто ты. Вернее, ЧТО ты. И среди КОГО ты живешь.

Не смог удержаться тогда? Ты ведь хотел — так ты сам себя убедил — всего лишь вырвать девушку из липких похотливых лап «белокурой бестии» и отвести ее к ближайшему поселку, где имеется связь. Но стоило Вике просто прикоснуться…

Вот и иди теперь, шагай на автопилоте, со свистом втягивая потрескавшимися губами колючий воздух. Колючий потому, что во рту пересохло до боли, казалось, что и туда добралось солнце и обожгло все внутри. Хотя солнца‑то как раз уже почти не было, оно подкатилось к вершине горы и кокетливо выглядывало теперь оттуда, приглашая в опочивальню.

А значит, он идет уже не меньше четырех часов. И никаких признаков человеческого жилья вокруг. Вообще.

Будь он в норме, легко смог бы настроиться на «прослушивание» окрестностей и отыскать людей. И даже тех жалких остатков ментальных сил, что у него были сегодня днем, вполне хватило бы…

Но жалкие остатки сейчас соскальзывали с монолита упорства, не в состоянии больше держаться. И низкий старт приняла копившаяся все это время боль — рецепторы вот‑вот перейдут в положение «вкл»! Спина ведь продолжала травмироваться, причем все сильнее, трещины сочились то ли кровью, то ли еще какой гадостью. Мокрые были, в общем.

Кай в изнеможении присел на поваленное дерево и с тоской осмотрелся по сторонам. Затем положил сына на мягкий мох и принялся разминать затекшие руки. Затекшие во всех смыслах — и мышцы окаменели, и повязки на ладонях заскорузли.

— Ничего, малыш, ничего, — прошептал мужчина, болезненно морщась, — мы не потерялись, не волнуйся. Мы просто немного сбили направление, но в целом идем в нужную сторону. Вон, видишь, там, где тот лохматый красный шарик, весь день уродовавший твоему папе спину, садится за горы, там запад. И он с правильной стороны от нас. Так что рано или поздно мы дойдем, вот только надо придумать, где переночевать. Идти по ночному лесу в том состоянии, в котором сейчас находится твой папа, не самое разумное решение. Надо отдохнуть. Папе. Ты и так целый день почти проспал… О, привет! — невольно улыбнулся он, увидев распахнувшиеся глазенки сына. — Выспался? Ну вот и хорошо, сейчас мы…

Что там придумал папа, Михаэль узнать не пожелал. Потому что понял, что ему мокро. И еще он ужасно, просто кошмарно проголодался! Так с ребенком обращаться нельзя!! Он уже давно толком не ел, мамочка все время плакала, а молока было очень мало!!! А в последний раз вообще ничего не было‑о‑о‑о‑о!!!!

Я ПРОГОЛОДА‑А‑А‑АЛСЯ!!!!!

— Да ты, парень, просто профессионал по части ора! — озадаченно проговорил Кай, подхватывая заходящегося в плаче сынишку. — Что случилось‑то? Чего скандалишь? Болит что‑то? Ну давай, скажи папе. Дай мне почувствовать, понять. Пусть я вымотан, но ты вроде — если судить по плачу — полон сил и энтузиазма, так что давай, подсказывай.

Мужчина прикрыл глаза и попытался настроиться на мальчика. Передавать он ничего не мог, но принимать‑то мог! Наверное. Ведь до сих пор с другими эмпатами общаться не приходилось.

И через пару мгновений Кай почувствовал, что у него свело желудок от голода и мокрая попка. И если первое ощущение порой приходилось испытывать, особенно когда, заработавшись, забывал перекусить, то второе в последний раз приходило около тридцати лет назад.

И нельзя сказать, что он сильно тосковал от разлуки.

— Я все понял, Михаэль, — тяжело вздохнул Кай, укачивая покрасневшего от плача сына. — Вот только что с этим знанием теперь делать? Чем тебя накормить, во что переодеть? Я рассчитывал, что мы доберемся до жилья гораздо раньше, а теперь, когда придется ночевать в лесу…

— АААААААААААААААА!!!!!