Снежник

— Империя только совсем недавно перестала захватывать пленников с островов и использовать их для своих нужд. Мерзкое время…

После его слов мне еще сильнее хочется покинуть Кобрин. Что за люди здесь живут, если готовы обрекать на такое жуткое существование себе подобных? Волк бы никогда не опустился до такой низости.

— Вот лаз, — показывает Дарий, с трудом отодвигая тяжелую крышку, закрывающую вход на полу.

— Сначала я, — говорит Ларре. Он смотрит вниз, на сгущающуюся темень, не дающую возможности разглядеть землю, и решительно залезает внутрь. Когда мужчина отпускает руки, я слышу, как он летит вниз и касается ногами твердой поверхности. — Порядок, — сообщает он мне, но я не спешу отправляться следом.

— Берегите себя, — прошу я книжника.

— А вам успешно добраться до родных.

— Лия! — торопит меня раздающийся во тьме голос Таррума. Больше не мешкая, я опускаюсь внутрь лаза и прыгаю вниз. Его руки ловят меня. Мы оба слышим скрежет — Дарий опускает крышку на место. Больше ни лучика солнечного света не проникает в темный туннель, мы оказываемся отрезанными от внешнего мира. Подняться назад не выйдет.

— Надеюсь, айвинец не солгал, — бормочет норт.

Я принимаю привычный для себя облик, и, полагаясь на свое звериное чутье, начинаю бежать вперед, перебирая длинными лапами, но в тот же миг на моей шее негласным напоминанием появляется неосязаемый поводок, а воздух начинает трещать от странного колдовства. Сколько же крови в тебе намешано, Ларре Таррум, раз ты способен на такие чары?

Отсутствие света не мешает ему двигаться наравне со мной. Не видя его, можно позабыть, что рядом человек, а не зверь.

— Снаружи нас ждут лошади.

Я фыркаю. Вот еще! Неужели он думает, что я сяду на какую-то кобылу?

Впереди начинает мелькать свет. Подземный ход заканчивается, и мы оставляем столицу позади. Мы выходим, и я в последний раз смотрю на Аркану — грозный и величественный город, выложенный из серого камня. Волки кличут его лунным.

— Залезай, давай, вйан тебя раздери! — ругает меня мужчина. Я только рычу в ответ. Сам он давно сидит в седле и смотрит на меня сверху. — Ладно, но если отстанешь — пеняй на себя.

Это я-то, волчица, не смогу догнать какую-то глуплю лошадь? Предназначенное для меня животное остается на привязи, а я бегу рядом с кобылой Ларре, держась поблизости. И все равно не жалею о принятом решении, несмотря на не до конца зажившие раны. Зверь под нортом заметно нервничает, тревожась из-за моего присутствия, но двигается послушано его воли.

Мы уходим на юго-запад, минуя сумрачные пустоши и серые луга с пожухлой после осени растительностью, и достигаем приграничья с его редкими голыми лесами. Как только показываются первые полосы из них, мы останавливаемся и делаем привал.

— Может, примешь другой облик? — устало просит Ларре, но я не обращаю на его призыв внимания, оставаясь в волчьей шкуре.

Я ложусь рядом со старым кострищем, куда мужчина сносит найденные поленья, но как только они разгораются, отхожу подальше, не желая чуять неприятный, горький запах гари.

Отдохнув, начинаю прислушиваться к лесным звукам. Слышу, как над озером, скрывающимся среди растущих рядом ломких ив, стремительно рассекают воздух летучие мыши. Они ловят надоедливую мошкару и, пролетая над самой кромкой воды, понемногу заглатывают ее, чтобы утолить жажду. Где-то вдали слышится бархатное уханье ушастых сов и крики сычей, выходящих к ночи на охоту. А под сухими листьями шебуршат мелкие грызуны, передвигаясь по своей бескрайней сети ходов.

Рядом со мной пробегает шустрая полевка, но не успевает скрыться в пожухлых ломких зарослях, как оказывается у меня во рту, и я быстро съедаю ее. Большее, на что я смею рассчитывать, оказавшись одна в чаще, — это только заяц. Против оленей или кабанов я могу выйти только вместе со стаей. Но даже ушастого зверя я смогу поймать, лишь надолго покинув лагерь, а Ларре отпускать меня не спешит.

Сам он приносит кролика. Разделывает тушку и готовит мясо на костре, неодобрительно поглядывая на мой звериный облик, но не пытаясь заставить меня принять иной вид. Я не знаю, способен ли он на это, и не ведаю, был ли тот колдовской перстень, который я не могла снять, творением норта.

К его еде я не притрагиваюсь. Не догадываясь о том, что вместо пахнущего гарью мяса я уже наелась проворных мышей и толстых полевок, Таррум с осуждением укоряет меня:

— Это что, голодовка?

Знал бы он, что зверь в лесу никогда не пропадет. А вот человек не всегда сможет голыми руками завалить дичь.

Мы проводим ночь там же, и впервые за долгое время я могу полюбоваться мягким сиянием звезд. Я засыпаю, но то и дело просыпаюсь и вожу ушами, улавливая лесные звуки, от которых за проведенное среди людей время успела отвыкнуть.

А к утру ударяют заморозки. Несмотря на то, что зима должна уже кончиться, в лесу все равно кое-где лежит снег, а из-за холодов порядком обмелевшее озеро покрывается местами тонкой коркой льда. Под ним виднеются пузырьки воздуха, поднявшиеся вверх с донной траншеи выхухоли.