Снежное дыхание любви

Мария Андреевна решительно дернула молнию сумки. Она скажет Нине только о том, что есть клиника, где операция стоит дешевле. Эта клиника в североафриканской стране, в Тунисе.

5. Бойся полюбить

А она и не собирается никого любить в ближайшее время, думала Нина. Зачем? Когда потом тебе дадут понять, что ты — совсем не та, которую готовы любить вечно? Не потому что ты стала другой, а потому что человек увидел тебя другой. Чужими глазами. Как будто не видел раньше. Видел, а потом увидел других, сравнил. Нина больше не хотела, чтобы ее сравнивали.

Она будет сама себя любить. Это не страшно.

Но шли дни, и Нина понимала, что любить себя непросто. Она никак не могла отделаться от взгляда на себя глазами посторонних. Например, того же Димы. Она смотрела на себя и видела то же, что и он. Свое лицо. День ото дня оно казалось ей все более безобразным.

Что еще хуже, Нине начало казаться, что даже на лекциях в университете все только тем и заняты, что стараются заглянуть под волосы, которыми она прикрывает щеку. А если кто-то шептался, ее тело деревенело, ей казалось — говорят о ней.

Нина начала пропускать лекции, но семинары не могла пропустить. На них легче, там один преподаватель и пять студентов. Это можно пережить. В небольшой компании сокурсников Нина чувствовала себя спокойней. Все, кто хотел увидеть ее лицо, уже видели.

Дима иногда звонил, она отвечала односложно, нехотя. Дима, как ей казалось, быстро, с облегчением клал трубку. В университете они почти не встречались — он учился на экономическом, она на биологическом. Нина перестала ходить в университетскую библиотеку, а ездила в ту, которую по привычке до сих пор называют «Ленинка». Казалось, пятно на щеке теперь закрыло полмира, ту его часть, где жил Дима и их общее прошлое.

Напряжение накапливалась, оно должно было прорваться. Однажды это случилось.

Нинина бабушка, уезжая в командировку, оставила ей Филю, пятимесячного щенка. Нина каждый вечер выводила его в парк напротив дома. Когда становилось совсем темно, она брала полиэтиленовый мешочек и совок, застегивала ремешок на Филькином ошейнике, и они выходили. В поздний час можно не опасаться чужих глаз.

Филька, как всегда, рвался вперед мощно, сильно, как будто он не щенок, а уже взрослый пес. Нина отбросила капюшон, убрала с лица волосы, позволяя коже дышать. Они шли по знакомой тропе, но Филька тыкался в нее носом, будто никогда до сих пор здесь не гулял. Внезапно из темноты в свете уличного фонаря возник мальчишка. Она никогда не видела здесь ни его, ни собаки — черного лохматого пса, ленивого чау-чау. Мальчишка открыл рот, потом закрыл и ухмыльнулся.

Казалось, капюшон наехал на голову сам собой, волосы разметались по лицу. Не понимая до конца, что делает, Нина размахнулась и ударила мальчишку по лицу.

— Вот тебе, чтобы не ухмылялся!

Звук пощечины испугал чау-чау, пес прижался к ноге своего хозяина и смотрел на Нину. Он открыл рот, она увидела фиолетовый язык собаки. Нина опустила руку, которая показалась ей невероятно тяжелой.

— Ты чего-о? — всхлипывал мальчишка. — Чего я тебе сделал?

— Ничего не сделал. А если бы сделал, то… — горло перехватило. — Ты над чем смеялся? Почему?

— Потому что смешно, — он вытирал слезы. — У твоей собаки… на шее красный бантик.

Нина уставилась на Филин ошейник.

— Какой еще бантик? — недоуменно пробормотала она. — Никакой это не бантик, а специальный жетон. На нем номер телефона. Если Филька потеряется, тот, кто найдет, позвонит. — Нина говорила и чувствовала, что руки больше не дрожат. Вместо злости и ярости явилось раскаяние. Как она могла?

Она сделала шаг, мальчишка торопливо отступил, а вместе с ним — чау-чау. Они ее боятся!

Нина наклонила голову, рассматривая жетон под разным углом, наконец, сказала:

— Да-а… На самом деле, смешно. Не жетон, а бантик. — Она улыбнулась. — Филе бантик не очень… — она поморщилась.

— Теперь видишь, да? — хлюпал носом малыш.

— Прости. Хочешь, я подарю тебе такой же? Ты напишешь на нем свой телефон.

— Хочу, — сказал он. Глаза его мгновенно высохли.

Нина порылась в кармане. Она купила два, чтобы прицепить к другому Филькиному ошейнику.

— Бери.

Мальчишка потащил своего защитника дальше, он что-то говорил ему, успокаивал.

Нина поморщилась. «Ну вот, сорвалась. На безобидном малыше. Нет, с собой надо что-то делать…»

Она шла за Филей по твердой тропинке, набитой собачьими лапами и ногами собачников. Если лицо так мучит ее, значит, надо им заняться. Самой, а не взваливать на маму.

Филя замер, Нина едва не налетела на него в темноте, а пес, громко фыркнув, полез в куст снежноягодника. Ветки шевелились так энергично, что, казалось, белые горошины градом осыплют землю. Нина стояла, ожидая, когда Филя вернется на тропу.

За новыми домами, в угоду которым откусили часть парка, прогрохотал трамвай. Ему вслед монотонно пролаяли обитатели собачьего приюта за линией.