Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке

Тогда у нас, эвенов, считалось, что такая шапка может спасти человека от любого нечистого духа. А ведь чучуна-сэ-дьэк, по некоторым рассказам, водился с ними, мог мгновенно исчезать с троны, уходить в снег, превращаться в кустарник или дерево, не оставляя за собой следов. Всякое стало приходить на ум. Вспомнился и аркан, что оказался бессилен со всем своим волшебством.

«Зачем, зачем приехал сюда! — сокрушался я. — Как защищаться, если он нападет?..»

На всякий случай я сделал в стенах тордоха дырки, через которые можно было бы отстреливаться, просунув ружье. Сон не шел, и я пролежал всю ночь с открытыми глазами, сжимая в руках приклад и время от времени подбрасывая в очаг дрова.

Чучуна не пришел. Утром я снова сотворил заклинание, держа шапку над огнем. Выглянув из тордоха, увидел мирно пасущихся оленей. На душе стало чуть спокойнее.

* * *

Теперь и стал охотиться возле самого стойбища, хотя диких оленей там было мало, а горные бараны почти не появлялись. Покидая жилище, всякий раз надевал рысью шапку, и она как будто оберегала меня.

Однажды, возвращаясь к тордоху, я наткнулся на только что убитого чубуку, лежавшего на моей лыжне. В боку его зияла рана, намного превышавшая пулевую. От лыжни уходили огромные следы, напоминавшие те, что обычно оставляют широкие лыжи эвенских мальчиков. Но в перед-ней части каждого следа четко прорисовывался отпечаток копыт сохатого. Сомнении не осталось — здесь был чучуна, и это его добыча.

Я обошел стороной барана, не тронув его, хотя уже несколько дней сидел без свежего мяса.

Уже дома подумал: а может, он оставил барана мне в дар? Тогда должен взять и рукавицы. Надо пойти посмотреть.

Рукавицы были па месте, но следов вокруг них заметно прибавилось. Было видно, что чучуна подходил совсем близко, потом резко отскакивал назад, садился в снег и подолгу сидел, видимо, любовался издали узорами. Но не тронул. Я еще раз переставил палку в сторону его тропы и наклонил ее ниже.

Ходил я недолго, но возле тордоха меня ждал сюрприз. Тот самый чубуку, что лежал на лыжне, теперь уже был аккуратно уложен на лабаз возле жилища. Все стало понятно: баран предназначен мне.

Спустив его вниз, я тут же принялся разделывать. Шкуру повесил над тордохом, что должно было означать мою благодарность. На всякий случай намазал кровью лицо. А голову с рогами поставил недалеко от входа, чуть правее его. Для любого таежника этот жест был понятен: «Заходи, будь гостем!»

Напарил свежатины, подождал для приличия часок, потом наелся и лег спать. Вместо прежних кошмаров и страхов на этот раз во сне я видел ласково улыбающуюся Еке-ну и счастливых ребятишек.

Утром рукавиц на палке не было. Слава всем духам! Наконец-то мы поняли друг друга! Выходит, помогли мне старые обычаи и заклинания. И растопил снега, смыл кровь с лица и с благодарностью бросил в огонь несколько кусков мяса.

* * *

Вечер я провел в раздумье. От кого он родился, этот чучуна, от человека или зверя? А может, одичал в тайге, ведя одинокую жизнь? Почему люди моего племени охотятся за ним, в чем его вина? Так вот и будет всю жизнь бродить в горах, а после смерти тело несчастного растерзают звери. А ведь отличает же он плохое от хорошего, вот и барана принес в благодарность за мои дар. Может, и колдовских чар у него никаких нет, а все это просто россказни. Попробовать бы подружиться с ним, помочь ему стать обыкновенным человеком.

Невольно я стал вспоминать приходившие на память истории о «диких людях».

Рассказывали один случай. Тоже в старину это было. Собиратели ясака тогда часто обижали неграмотных охотников и рыбаков. Особенно усердствовал в обманах и вымогательствах Селдьюэс Седэр — Мелочный Федор. Долго не могли найти на него управы, но однажды Седэр поехал в Зашиверскин острог и по дороге попал в руки трем чучунам. Затащив его в пещеру, они прилично намяли ему бока и поставили на лоб печать — «Меркешкин», а потом отпустили. Показав лоб дружку писарю Сылкину, он попросил объяснить, что означает это слово. Тот растолковал, что, мол, в переводе с якутского — «Отмеченный». Такой знак понравился Седэру, а как же, сами духи его руками чу-чуны выделили среди прочих. Пошел он к попу и заявил, что хочет поменять имя на новое, «данное провидением». А священник увидел надпись и стал смеяться, он хорошо знал все северные языки и сразу понял, что слово чукотское и означает оно — «Мелочный».

Понятное дело, что в этот раз чучуны были самыми обыкновенными людьми, решившими отомстить вымогателю, ославить его перед всеми.