По старинке доброй и роскошнойСпозаранку просыпаюсь я.Розовеет росное окошко,Над колодцем студная бадья.Раньше ведь нужда и всяко лихоНе давало сладко зоревать.Без поджижек кизяки не вспыхнут —В печь сует лучинку моя мать.Чугуны неспешно нагреваются,Но зато не скоро замолчат,В них картошка булькает, смягчается,Варится кутья для поросят.Все по очереди пришло в движение:Уж с парным подойник молоком.Ей, буренке, больше предпочтения,Потому что кормит целый дом.А за гатью дружное мычание,С богом скот отпущен со двора.Солнце не слепит еще лучами,Ей Ярыженская, как пух, гора.И конечно, кочет свое войскоИз курятника выводит. ОнПоказушно горд в мундире броском,Зерна не клюет – свой есть резон.Долог день, и все, как пить, наладится,Куры разойдутся кто куда,Бравый «генерал» уже не справится,Строгие отпустит повода.Выше катухов поет скворовушка,Пособляя крыльями себе.Деревенька. Ладушка. Да кровушка.Ныне, как там на твоем гумне,На задворках, летниках и пажитях?Слышал я, живется хуже всех,Что людишки захватили падшие,Разоряют, не боятся грех.Вот поэтому я по привычкеТой старинной рано выхожуИ курю. И бестолково спичкиУ подъезда городского жгу.И, стыдясь, потупив долу око,Что-то сам себе я говорю…А машины часом тем на стеклахРастащили нежную зарю.
«Остановился. Отдышался…»
Остановился. Отдышался.И огляделся. И понял,Что ты родился человеком,И хоть ты прожил век сумбурно,Тебя туда-сюда качалоИ колотили не однажды,За что, неведомо. И тыНеведомо за что дубасилПорой беспомощных и хилых,Калек бездомных и голодных,При этом с пеною у ртаХрипел: «Я ненавижу вас!»И в луже грязной обмывалЛицо и руки от кровиИ матерно орал, что тыНе ныне-завтра белый светПо стенке запросто размажешь!И Богу кулаком грозил!Что ж оробел, остолбенел?Аль до сознания дошло,Что человеком у тебяНет шансов даже умереть.