Снежные псы

Аккуратно, как старичок, честное слово. Приглядывался, куда ступить, кряхтел, поскальзывался, бил себя ножнами по коленям. Я тоже спускался, но по-нормальному, без выделывания, просто осторожно. Я сюда нечасто вообще-то хожу, мне мост, да еще в таком виде, не нравится. Есть в нем что-то неприятное. Мост, который через овраг — ну, там, где столбы все время гудят, — мне просто безразличен, я к нему спокойно отношусь, а этот меня напрягает. Какой-то недоделанный. Вообще, мост — символ пути в другой мир, во всех культурах так. Место опасное и мистическое, под ним всегда черти водятся. И мне кажется, недаром Перец так этот мост любит. Ну да мне все равно.

Мост обладал еще одной странностью — на нем росли сосульки. Но не сверху вниз, а снизу вверх. Сталагмиты. Если то, что мост обрывался над рекой, я еще мог как-то объяснить — строили-строили, да недостроили, — то сталагмиты не объяснялись никак. Впрочем, я уже давно понял, что искать всему объяснений не стоит.

В сталагмитах была проложена тропинка, по ней мы прошли до самого обрыва. Вернее, обреза.

— И что? — спросил я.

— Хочу посидеть на дорожку, — повторил Перец.

— На какую дорожку? — не понял я.

— Как на какую? Полетим за Ракитченко.

— Ты чего?! — Я просто обалдел. — Раньше не мог, что ли, сказать?

— Я же тебе говорил. А боец должен быть всегда наготове.

Во, блин, уродец! Я даже онемел немножко от таких разворотов.

— Я револьверы не взял…

— Зато я взял. — Перец распахнул полушубок.

На поясе у него красовались Берта и Дырокол. И два патронташа. Один резиновый, другой урановый. Перец расстегнул пряжку и швырнул оружие мне, ухмыльнулся:

— Мудрый вождь позаботился о своих глупых вассалах.

Вот как. Позаботился.

— Говоришь, мы летим за Ракитченко? А ты хоть знаешь, где он?

— Примерно. Найдем.

— Найдем… Я вот не думаю, что мы так легко его найдем…

— Ты изменился, — усмехнулся Перец. — Год назад был настоящий Рэмбо Шварценеггер, а теперь какой-то рефлексирующий гимназист…

— А ты тоже…

Я тоже хотел сказать, что он не в лучшую сторону поменялся, но сказал по-другому:

— Нытик ты. Стал нытиком.

— Сам ты нытик, — капризно огрызнулся Перец. — Ладно, не будем… Ты готов или сбегаешь за подгузниками?

— Готов, — ответил я.

— Никогда в тебе не сомневался.

— А может, по пути в Деспотат еще заскочим? — предложил я. — Поговорим там со старыми товарищами, свергнем кого-нибудь… Ну так, чисто для торжества сил света над силами тьмы? Поглядим, что там да как там. Этот Застенкер…

— В другой раз. Для начала…

Перец замолчал.

— Вообще-то хорошая идея, — сказал он через минуту. — Весьма. Только не в Деспотат, а к Ляжке, мы еще успеем… Надо нам к гномам заглянуть, к инфекционным.

Я поглядел на него вопросительно.

— Ну, к тем, которые смеялись все время, смехотун где. Там, где Кипчак остался за старшего.

— Кипчак? — удивленно переспросил я.

— Да, Кипчак, сын Робера. Да ладно, не прикидывайся, что забыл все. Такое ведь не забудешь! Ты там еще показал себя во всей мощи, прямо сражение при Фермопилах устроил.

Перец подмигнул.

Я покраснел. Хорошо, хоть маска на мне была. Да, слишком уж я там героически себя показал. Прямо не знаю, царь Леонид какой-то на самом деле, правильно Перец подметил. Сначала вроде приятно было героем себя чувствовать, а потом стыдно стало. Неудобно, что ли… Я не любил тот эпизод вспоминать, а если вспоминал, то вздрагивал от неприятности. Если же он мне снился, то я просыпался.

Перец продолжал:

— Ты тогда всю нашу дорогу лопушком прикидывался, типа, ничего не могу, ничего не понимаю, а как пришел урочный час, так ты и вышел… Весь такой блистающий, весь такой ослепительный, аж отслоением сетчатки грозило!

Злобненько.

— Не надоело придуриваться? — нахмурился я.

— Пух, пух, — Перец изобразил перестрелку, — и жесточайше почикал негодяев! Как там говорится… Беспрекословной рукой, во! Так их отбеспрекословил, что у них всякая охота на добрых людей нападать и отпала. И вообще все отпало, они все померли враз. Знаешь, в честь такого выдающегося события мой друг Поленов, ты его не знаешь… мог бы сделать тебе отличную татуировку. Вытатуировать у тебя на груди тебя самого! Или нет, лучше не тебя самого, лучше Мамина-Сибиряка.

— При чем здесь Мамин-Сибиряк?

— А ни при чем, — хохотнул Перец. — Фамилия просто такая… Величественная. Не знаю, как тебе, а мне на ум приходят простые, но в то же время волнующие строки. Допустим, такие:

Лошадка хмурая

Бредет скрозь лес

А я прицелился

Достал обрез…

— Погнал ты что-то… — осторожно сказал я.

Перец часто стал гнать. Гнать и стишки сочинять. Какая-то в нем нервозность ни с того ни с сего прорезалась, я уже говорил. Не знаю, мне кажется, его лечить надо. Комплексными методами. Но он лечиться не будет, он упертый. Будет веселиться.

— Почему это погнал? — напрягся Перец.

— Ну вот что это значит — «а я прицелился, достал обрез…»? Обычно наоборот бывает. Обычно сначала обрез достают, а потом уже прицеливаются.

— Верно, — кивнул он, — я не заметил. Я вообще такой невнимательный, ничего не вижу. Вернее, вижу, но понимаю, что именно видел, только потом. Вижу — сволочь какая-то, но не понимаю…