Снежные псы

Гагарин был симпатичным, но чересчур, пожалуй, крепким человеком, этакого штангистского телосложения. В общем, ширококостный комбайнерский типаж. Он стоял, положив руку на аппарат, напоминавший ракету с детского рисунка — с круглым иллюминатором и тремя опорами. Ракета была высокая, к ее выпуклому боку прислонялась худая лесенка, ведущая к иллюминатору, а на самой верхушке ракеты ютилась похожая на спутниковую тарелку антенна. Гагарин опирался ладонью на ракету и улыбался, смотреть на него было приятно.

Но что больше всего поразило Гобзикова, поразило, даже несмотря на весь драматизм ситуации, — из-за ракеты выглядывали существа, сваренные из стальной арматуры. Судя по ноздреватым и глупым рожицам, это были инопланетяне.

Оценить новаторство автора Гобзиков не успел. Да и задачи такой не стояло. Собрав остатки сил, он рванул к Гагарину, как к последней надежде.

Первый космонавт не подвел, Гобзиков влетел на его звездолет с космической просто скоростью, даже труба не помешала. По трапу, потом в иллюминатор, потом на антенну. До земли, то есть до снега, метра четыре. Гобзиков вцепился в тарелку, трубу тоже положил на нее. Губы болели.

Медведь тоже попытался влезть, но не получилось. И Гобзиков возблагодарил скульптора, сотворившего лестничку слишком хлипкой, а борта ракеты слишком гладкими. Медведь съехал по ней вниз и наткнулся на выглядывающих из-за космолета галактян. Пришельцы гладкостью форм не отличались, наткнувшийся на остроконечность их форм медведь заорал и хряпнул по инопланетчикам лапой.

Пришельцев не дураки делали, на века, так что удар лапой здоровья мишке не прибавил. Самый большой сухопутный хищник завыл еще громче и снова попытался влезть на ракету, но снова безуспешно.

Гобзиков не мог ничего противопоставить полутонне мышц, когтей и сала, единственное, что он мог сделать — это продолжить трубить. И он стал трубить. Правда, без энтузиазма — спасительная ракета, к которой прижимался Гобзиков, была на редкость холодна. Холоднее воздуха, холоднее льда. Гобзиков чувствовал, как прилипает к металлу прямо через пальто. Взывать о помощи в таком состоянии было не очень сподручно.

Медведь между тем не оставил надежды на легкий завтрак. Бродил вокруг памятника, поглядывал, порыкивал, поднимался на задние лапы, облизывался.

Гобзиков замерзал. Он замерз уже до такой степени, что даже перестал бояться. К тому же вспомнил, что читал где-то, будто смерть от гипотермии — довольно приятная кончина, во всяком случае, не болезненная. А вообще думать и помнить становилось все труднее и труднее…

Через полчаса дудеть он перестал. И вообще шевелиться. Еще немного видел. Например, улицу Гагарина. Она медленно покачивалась в перемороженном воздухе, расширялась, снова сужалась, шевелилась как живая. И по улице Гагарина шагали три человека, двое впереди, один чуть поотстал. Шагали в сторону памятника. Явно не видя медведя.

Гобзиков хотел предупредительно замычать, но килоджоулей в нем не нашлось даже на то, чтобы зашипеть.

Медведь почуял приближение посторонних и обернулся в их сторону. Видимо, он как-то с ними был знаком, поскольку ярость его, доселе направленная на Гобзикова, мгновенно нашла новое применение. Топтыгин зарычал и устремился к ним. Как танк на крейсерском режиме. Люди же продолжали идти как ни в чем не бывало.

Мишка несся, они шагали ему навстречу. Потом тот, что в центре, вытащил пистолет и выстрелил.

Хищник точно наткнулся на столб. Сковырнулся, покатился, затормозил всеми четырьмя лапами. Человек выстрелил еще два раза, медведь завыл и рванул обратно. Стрелок выхватил второй пистолет, прицелился, но тот, кто шагал рядом, его остановил и сам достал из-под шубы арбалет.

Медведь почти уже добежал до памятника, как вдруг замер, будто окаменел, и Гобзиков заметил, что из белой шкуры на загривке торчит алый дротик. Зверь сделал еще несколько шагов, лапы у него разъехались, и он растянулся на снегу. Даже, можно сказать, растекся, как шкурка от переспелого банана.

Трое приблизились. В тяжелых зимних одеждах, в унтах. Настоящие полярники. Тот, что стоял справа, был в полушубке черном, человек в центре — в полушубке белом, а который слева — вовсе не в полушубке, а в ватнике. И в валенках.

— Хорошее снотворное, — сказал стрелявший из арбалета. — Действует почти мгновенно…

— Зачем тебе снотворное? — спросил человек в белом полушубке.

— Пригодиться может. Отличная вещь.

— Ну да…

Стояли. Смотрели на замерзающего Гобзикова, медведем не интересовались. Молча перезаряжали оружие. Один револьверы, другой арбалет. Потом тот, что был в черном, истерически рассмеялся и произнес загадочную фразу:

— Один самолет сожрал, другой прилип к свистульке. И к ракете еще. Какой необычный, однако, день. Богатый на дураков.

— И не говори, — согласился тип в белом, — просто косяком пошли.

Он достал из-под полушубка фотоаппарат и сделал несколько снимков. С явным удовольствием.

— И этот еще тоже… — Фотограф указал на медведя. — Мне кажется, я с ним уже встречался… Зря я его с вышки снял. Тоже дурак, впрочем, медведям так и полагается…

Потом спросил у Гобзикова: