Снежные зимы

— Заворожило его море.

— Готовится в мореходное.

Укололо: ему, отцу, сын не сказал об этом. Вообще надо бы радоваться, но все-таки немножко больно, что это уже не догадка, не предчувствие, а уверенность: не отпустит сына море, не вернется он под отцовское крыло. Может быть, тоже пенсионная болезнь — это патриархальное желание, чтоб дети не разлетались далеко? И все-таки очень уж скоро накрыли великолепный стол! Кажется, прошло всего несколько минут! Перекинулся с парнем десятком фраз, ничего не прояснивших. На столе не было бутылки шампанского, не дававшей ему покоя. Она все еще замораживалась или, может быть, уже согревалась. Но высокие бокалы стояли. Иван Васильевич предложил:

— Не начать ли нам с шампанского?

— Это слишком уж по-интеллигентски, отец, — возразил Василь. — Мы хотим по-флотски.

За столом Василь был всех разговорчивей и шумней. Вел себя хозяином. Как будто не он приехал в гости, а к нему приехали. Но принимал он не родителей, а сестру и друга. Только их. И это усиливало отцовскую подозрительность. Лада, обычно такая шумная, неугомонная, притихла. Но вся сияла, светилась. И тоже, в свою очередь, держалась хозяйкой за столом — отдавая все внимание… нет, не одному Саше, пожалуй, больше брату. Но девичья дипломатия не больно хитра, даже у тех, кто изучает высшую математику и ядерную физику. Нетрудно было увидеть, что внимание ее, радушие через брата, как через трансформатор-усилитель, направлено на его друга.

Впервые в жизни Иван Васильевич чувствовал себя скованным за собственным столом. А мать любовалась сыном, остальное ее мало интересовало; к тому же она часто отлучалась, чтоб подать новое блюдо, сменить тарелки, и ей трудно было уследить за словами, улыбками, взглядами, обобщить их и осмыслить. У нее была еще одна забота: почему опаздывают Майя и зять? Раза четыре звонила. Ивана Васильевича это мало беспокоило, не очень-то хотелось встречаться с зятем после того разговора.

Когда наконец налили шампанское и ничего не произошло, ничего не было сказано, кроме шутливого грузинского тоста, который по просьбе Василя произнес Саша с очень похожим и поэтому смешным акцентом, Иван Васильевич повеселел. Не успокоился, но порадовался, что у детей хватило такта не взорвать над головами родителей бомбу.

 Пришли Маня и Геннадий. Но теперь даже зять не мог испортить хорошего настроения. Наоборот. Глядя, как Геннадий жадно выцеживает из бутылок остатки вина, «выжимает по тридцать три капли», сетует, что опоздал, — «Все из-за Майи! Такая копуша!» — Иван Васильевич все больше веселел. Пригласил ребят завтра на охоту — на белячка, на лиса. Те сразу с энтузиазмом согласились. Но Лада решительно заявила:

— Никуда они не поедут! Вырвались в настоящий город со своей горы на семи морских ветрах — и снова в лес? Нет!

Слова ее для гордых, независимых, уже захмелевших моряков, что командирский приказ.

— Не поедем, Саша?

— Не поедем. Поймите, Иван Васильевич.

— Понимаю.

— Нет, вы только, пожалуйста, не обижайтесь. Нам лучше по музеям, в театр…

— Давайте по музеям, давайте в театр. А я поеду, поброжу по лесу. Зайчатиной вас попотчую.

Укладываясь спать в приподнятом настроении, Иван Васильевич сказал жене:

— Готовься к свадьбе, мать.

— Какой свадьбе? Ведь все затихло.

— Ты так думаешь? И не видишь, что приехал настоящий жених?

— Этот? Лада не такая глупая, ей не восемнадцать лет. В ее возрасте так не бывает — бух, как в прорубь. Парень еще служит. Потом учиться будет. Не такой ей муж нужен.

— Очень уж ты рассудительная стала!

— Да уж не ребячусь, как ты. Постоянные фантазии.

— Увидим.

Она помолчала, вздохнула, видно, посеял тревогу в ее душе.

— Хотя от твоей дочери всего можно ждать.

— От моей?

— Твой характер.

— Такой уж он дурной? Ольга ответила ласково:

— Ваня, не дурной, но и не легкий. Ой, нелегкий! — И поцеловала мужа в лоб, как ребенка.

То, чего Антонюк ждал и, не случись это, был бы, верно, разочарован, — значит, плохой он психолог! — произошло на четвертый день пребывания гостей. Произошло очень просто, обыденно, за будничным обедом, на столе не было даже бутылки вина. Лада постучала ложкой по тарелке.

— Внимание! — И заговорила напыщенно-трагическим голосом: — Господа, я должна сообщить вам пренеприятное известие…

Иван Васильевич сразу понял: вот оно! Нетрудно было понять, сидя напротив гостя: Саша покраснел, как девочка, виновато захлопал глазами. Василь с неестественно серьезным выражением лица, по-армейски вытянулся, как при оглашении торжественного приказа. Только мать не догадалась, она думала, что Лада, как всегда, хочет пошутить, и заранее улыбалась, одновременно одобряя и укоряя дочку, собираясь сказать: «Когда ты, наконец, повзрослеешь, Лада! Такой серьезной наукой занимаешься!». Может быть, эта неуместная улыбка матери заставила Ладу отбросить всякую театральность и сказать просто и задушевно:

— Милые мои родители, я выхожу замуж.

Улыбка застыла на губах Ольги Устиновны. Василь тихо провозгласил:

— Ура! Ура! Ура!