Снежный ангел

Да нет, это все отговорки: не умею быть отцом. Не умею обращаться с дочкой. Не знаю, как защитить дочку от жены, которая с раннего детства мордует девочку…

Митч готов признать все свои ошибки. Но ведь еще не конец? Верно? Он пока не умер. Может, еще не поздно?

— Я расскажу тебе все, что чувствовал. Все, что должен был сказать раньше. — Митч баюкает снежинку в ладони, бережно разглаживает кончики. — Только бы не опоздать.

И вдруг он замечает кое-что. Какие-то пятнышки на изнанке тонкого луча. Чернила. Митч напряженно щурится. Может, это имя, старательно выведенное детской рукой? Или стих из Библии, который подстегнет его ленивую память?

Чтобы разобрать мелкие буквы, Митч подносит снежинку чуть не к самому носу. Четыре раза читает написанное, и лишь тогда открывается ему тайный смысл предназначенных только для него слов.

«Я помню».

— Я тоже помню, — шепчет Митч.

Глава 10

Рэйчел

16 октября

Кэмперсы жили в небольшом симпатичном доме, расположенном в той части города, которую эвертонцы величали «старой», где проглядывали сквозь бетон камни стародавней дороги, где над сонными улочками непроницаемым пологом нависли кроны вековых деревьев. Я любила здешние сказочные домики со слуховыми оконцами и островерхими крышами. Каждый из них был неповторим, каждому было чем похвастаться. Одному — столетними коваными ставнями, другому — белоснежным штакетником.

Дом Сары выделялся чудесным цветником во весь палисадник. Цветы буйным водопадом вырывались из ящиков под окнами столовой и пестрой рекой заливали все пространство перед домом, до самого тротуара. И даже дальше — бурые ростки тунбергии пробивались сквозь трещины в асфальте. Несмотря на холода, они упорно цеплялись за жизнь. В самом деле, кого (при хорошей-то хозяйке) может остановить такая ерунда, как мороз и толстый слой асфальта?

Дело у меня было серьезное, но, поднимаясь на крыльцо, я не могла сдержать улыбки: даже осенние хризантемы у Сары были под стать ее характеру — такие же яркие и живые. Однако, когда Сара, не дожидаясь звонка, распахнула дверь, никакой живости в ней я не заметила. Сара была словно воду опущена.

— Сара! — Я испугалась, в жизни не видела ее такой. — Что случилось?

Сара шагнула мне навстречу, захлопнув за собой сетчатую дверь.

— Я всю ночь не спала. Все думала о том, что произошло в кофейне. Мне стыдно. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Проклятый мой язык! Но я совсем не хотела…

— Перестань. — Я взяла ее за руку, чтобы остановить эту лавину извинений. — Это я должна просить у тебя прощения. Поэтому и пришла. Нельзя было так реагировать.

— У тебя были все основания. Это я налетела на тебя со своими идиотскими догадками… да еще прилюдно! О чем я только думала? Другой такой никчемной пасторской дуры свет не видывал.

Я невольно улыбнулась:

— А что, среди пасторских дур проводят конкурсы? И лучших награждают?

— Даже не сомневаюсь. Где-нибудь сидит комитет, состоящий из семнадцати подкомиссий, и следит за каждым нашим шагом. И хорошие пасторские жены — те, что играют на пианино и в совершенстве овладели искусством выпекания просфор, — получают золотую звезду за каждое доброе дело. А потом эти золотые звезды подсчитывают, и тогда… — Сара скривила губы и дернула плечом, дескать, сама знаешь, что тогда.

— Похоже, ты много размышляла на эту тему, — засмеялась я.

— Ты не понимаешь. Когда я выходила замуж за Дэвида, я ему говорила: не получится из меня настоящей пасторской жены. А он меня не слушал.

— Ты для него — идеал.

И это еще мягко сказано. Всякому, кто хоть раз видел их вместе, было ясно, что Дэвид Кэмперс без ума от жены. Да и как иначе? Бывало, примчится она в церковь, когда воскресная служба уже началась, тащит по центральному проходу своих десятилетних близнецов, а сама улыбается так, что вокруг становится светлее. Сара притягивала окружающих, никто не мог устоять перед ее обаянием. И муж знал об этом лучше всех.

Меня кольнула зависть. А Сайрус? Любил ли он меня когда-нибудь так же, как Дэвид любит Сару? Вряд ли. По-моему, так никто и никогда меня не любил.

Я подавила вздох.

— В общем, мы обе повели себя глупо. И мне правда совестно. Ты мой… — Я чуть было не сказала «единственный друг», но сама себя оборвала — это прозвучало бы чересчур душещипательно. Кроме того, ведь еще есть Макс. И Лили.

Сара закончила фразу за меня. Только чуть изменив ее. Вышло замечательно.

— Ты мой лучший друг! — Она жарко обняла меня. — Прости, что обидела тебя.

— Лучший друг? — вырвалось у меня.

— Конечно. — Сара отстранилась и серьезно заглянула мне в лицо. — Ты не такая, как все, Рэйчел. Пойми меня правильно, наши «библейские» дамы, они милые. Но тебе иногда не кажется, что они какие-то… фальшивые? — Ее миловидное лицо изобразило притворный ужас. — Что я такое говорю! Ну разве я не права? Я отвратительная пасторская жена.

— Я не проболтаюсь ни одной живой душе. Но если говорить о том, кто фальшивый, а кто нет, то перед тобой королева обмана. Вся моя жизнь — одна большая фальшивка, а я — гнусная лгунья.