Снежный ком

Я отметил про себя, что все это время Катя молчала и только «стригла глазами», оценивая обстановку. Но видно было, что в любую минуту она готова прийти на помощь Ляльке из-за самой беспринципной на свете бабской солидарности… Интересно, ради кого сюда пришла Катя? Ради Коли Лукашова? Едва ли. Слишком разные люди… Скорей всего из-за Петьки… Ай да Петро! Вот тебе и баламут!.. А может, все-таки из-за Коли? Такие, как она, девчонки нюхом чуют, что из, казалось бы, незаметного парня может получиться ученый, а это, знаете ли, перспектива…

Коля мог бы многое рассказать и Ляльке, и Кате. Мне он, например, не раз объяснял, что к чему в русской истории, насчет формирования русского характера. К примеру, «Слово терпения и любви» Феодосия Печерского, в котором тот призывает «Положить душу за други своя», или — призыв первого митрополита Иллариона: «В работе, заточении, путех, темнице, алкоте и жажде — вся помилуй, вся утеши, радости творя, телесную и душевную». Коля тренировался на мне, а я, поскольку голова ничем не занята, с ходу и запомнил. Но не будешь же все это объяснять Ляльке да еще в церковно-славянском стиле. Страшно хотелось помочь Коле в споре с Лялькой, спасибо ему, что он и сам пока что находил необходимые слова.

— Складывался наш характер, Ляля, веками и в самой жестокой борьбе, — не сразу, с достоинством ответил Коля. — Немалых жертв стоила нам победа над печенегами, а фрески Киевской Софии, воздвигнутой Ярославом Мудрым в честь этой победы, — наполнены светом и радостью… Огромных жертв стоила нам борьба с татаро-монголами. Но посмотри, какими храмами отмечены победы над ними! Один Василий Блаженный чего стоит!.. Кутузов, чтобы сохранить армию, сдал Наполеону Москву, и русские сами ее сожгли! А какой восстановили?.. В Великую Отечественную мы победили ценой жизни тех, кто с гранатами бросался под танки, закрывал собой амбразуры, умирал, зажимая зубами провода связи. И тех, кто в тылу месяцами не уходил с заводов, под бомбежками опухал от голода, умирал, но не сдавался!.. Но и Сталинград, и Севастополь, и многие другие города отстроили мы на руинах, как самые светлые памятники погибшим героям!.. В этом он и выражается, весь наш русский характер…

— Браво! Браво! Браво! — захлопала в ладоши Катя. Но никто ее не поддержал, и Катя умолкла. Коля поморщился, Петька развел руками, дескать, что с нее возьмешь… Лялька серьезно смотрела на Колю, раздумывая над его словами. Видимо, возразить ей было нечего, а поспорить еще хотелось.

— Ну хорошо, — сказала она. — Предположим, в русском характере мы разобрались, но при чем тут иконы? Какие могут быть в творчестве Андрея Рублева идеи и проблемы нашего времени?

Мне очень хотелось ввязаться в спор и выложить Ляльке все, что я узнал от дяди Фрола о творчестве Рублева и об иконе «Христос в силе». А что же дядя Фрол? Тут такой разговор, а он вздумал спать? Я оглянулся на него и увидел, что хитрый дядька вовсе не дремлет, а смотрит на меня живыми, заинтересованными глазами и даже подмигивает, дескать, давай, ты-то чего молчишь?

А мне, и правда, очень даже хотелось высказаться перед Лялькой: Теме с его изворотливостью и хваткой я мог противопоставить только свой интеллект (если он, конечно, есть). Я отлично понимал, что высказываться после Коли опасно: того и гляди, ляпнешь какую-нибудь глупость. К тому же занозистой Ляльке, судя по тому, что я наблюдал в моторке, ни мой, ни Колин интеллекты просто не нужны: ей треба Темины гроши…

И все-таки я рискнул.

— А притом, — сказал я, как мог спокойнее, заранее заготовленную фразу, — что, начиная с зарождения христианства и до Октября, философская мысль в России носила обязательно религиозную окраску.

При этих моих словах, от которых лицо у меня так и вспыхнуло алым пламенем, Лялька с удивлением и плохо скрываемой насмешкой воззрилась на меня. Дескать, откуда, мол, такое? Молчал, молчал и высказался. Взглядом она меня как бы поощряла: «Ну-ну, что еще скажет это неразумное дитя?»

С некоторым удивлением глянул на меня и Коля, но мешать не стал. Он, конечно, сразу сообразил, что своим выступлением уже задал тон, и мне теперь легче будет пробираться по проторенной дорожке. Это — как на экзамене: возьмешь билет и вроде как в темный лес вошел, да еще осенней ночью. А начнешь отвечать, с горем пополам что-нибудь и вспомнишь…

— Иконы, конечно, не картины, — продолжал я, — но в любой иконе всегда есть своя философия…

— Какая, Боренька? — искренне развлекаясь, спросила Лялька.

— Ну-у, у Андрея Рублева — рублевская, — не очень удачно ляпнул я, за что тут же был наказан.

— А у Феофана Грека — греческая, — съязвила Лялька.

Но я уже вспомнил, как мне об этой иконе рассказывал дядя Фрол, и не дал себя сбить с толку.

— Можешь не острить, — ответил я Ляльке. — «Христос в силе» написан, и правда, с рублевским совершенством… Посмотри, какое у него вдумчивое лицо! Он как бы говорит нам, что идеала может достичь каждый, кто добивается самопознания и самоотречения. А почему? Потому что Христос знает, что его ждет…