Снежный ком

— Юрий Матвеевич, ну как же! — попробовал было воспротивиться я.

— Снимай, говорю! Известь ведь! Марш в дверной проем!

Оставляя за собой белые лепешки, я нырнул в будущую дверь будущей школы, сбросил с себя тяжелые от извести штаны и ковбойку.

Тугая струя воды ударила меня в живот с такой силой, что я невольно ойкнул и завертелся на месте, подставляя «душу Шарко» то бока, то спину.

Добрых десять минут Юра прополаскивал меня из брандспойта, пока я не замерз и не завопил на все горло, клятвенно заверяя нашего командира, что никогда больше так не буду.

Наконец-то он отпустил меня, наказав бежать в перевязочную и привести в порядок руки, которыми надо было все-таки работать. Тело горело так, как будто меня нажгли крапивой, но настроение было преотличное, в пору опять на двутавровой балке стойки загибать: я видел перед собой встревоженное лицо Ляли, слышал ее испуганный голос: «Боренька, да как же это?»

Ребята притащили для меня из склада новый комплект рабочей одежды, правда, Юра тут же пообещал высчитать его стоимость из зарплаты, чем несколько омрачил радость.

Я еще прыгал на одной ноге, второй попадая в штанину, как услышал во дворе новый взрыв хохота. Оказывается, пестрая Катя повесила на доске объявлений (и когда только успела) очередной выпуск под названием «Не проходите мимо» в красочных картинках чуть ли не всю историю моих отношений с Лялькой. Кто-то из самодеятельных художников изобразил эту историю в виде кадров кинофильма или последовательно развертывающегося действия «комикса». В первых кадрах я, стоя на коленях, преподношу Ляльке цветы и в цветах собственное сердце. Лялька отвергает мой подарок, и я с воплем в виде облачка пара изо рта: «Прощай, моя любовь!», сложив руки коробочкой, ныряю вниз головой со второго этажа в чан с известью. В общем-то, получилась у них довольно бездарная карикатура.

Вполне понятно, что такая популярность не очень-то меня обрадовала, но показать свое раздражение значило бы дать повод острякам совсем меня изничтожить. Поэтому я спокойно отошел от стенда и тут во второй раз сегодня услышал знакомый мне нежный голосок:

— А я, Ляля, не позволила бы на твоем месте так высмеивать Борю, раз у него настоящее чувство.

Это снова говорила малышка Люся — мой добрый гений, моя защитница.

Лялька не видела меня, поэтому ответила, хоть и резко, зато искренне:

— Знаешь, Люся, мы уж как-нибудь сами разберемся в наших чувствах.

«Ого!» — Я сразу же воспрял духом: это было еще не признание, но уже кое-что. Для меня сейчас важно было одно: то, что я вытворял, Ляльке было небезразлично. Но она тут же рассеяла мои иллюзии.

— Такого дурака, — сказала она, — я в жизни не видела! Еще придется отвечать перед его матерью, если он себе что-нибудь известью сжег.

Все, все сразу полетело с облаков на землю. Лялька и сейчас относилась ко мне, как к младшему братишке. Интересно, кто это будет отвечать перед моей мамой? Я уже сколько лет сам за себя отвечаю!.. И все-таки я подумал: «Пойти, что ли, к Клавдию Федоровичу провериться: может быть, и правда, где-нибудь кожу известью сжег?» Но мне не только на прием идти, встречаться не хотелось со старым фельдшером. Разговаривал он со мной, как с мальчишкой, еще и глупостям научил, а я, как последний дурак, клюнул. Ладно если все такие: из-за девчонок дураками становятся. А если — я один? Тогда совсем скверно. Блажь, которая погнала меня на трижды клятую балку, сейчас прошла, и я теперь проклинал и свою доверчивость, и коварство Клавдия Федоровича, выставившего мою дурость всем напоказ… И все-таки я помнил встревоженное Лялькино лицо, склонившееся надо мной, оброненную ею фразу: «Боренька, да как же это?» И хоть я на сантиметр не приблизился к Ляльке после своих «удивительных подвигов», я все же надеялся на лучшие времена, поскольку, как толковал об этом какой-то мудрец, «кто любит, тот надеется», а я Лялю любил.

Как ей сказать об этом, заставить думать обо мне, а не об этом павиане, прохиндее и жулике Теме, все больше запутывающемся в своих делах? После моего «геройского» полета в чан с известью Лялька, наверное, еще меньше стала меня уважать. А мне ну просто необходимо было ее уважение. Что-то надо было сделать, чтобы она мне поверила, чтобы ее доброта и ласка вернулись ко мне.

Глядя на белую стену, выложенную из силикатного кирпича, я мучительно думал, что бы это такое могло быть, и, кажется, придумал.

Последняя попытка

Для того чтобы у меня получилось задуманное, надо было основательно повозиться с чертежом. А сказать точнее — с разметкой, потому что каждой букве надо было найти свое точное место. Как известно, слова пишутся слева направо: напишешь «ма», потом еще «ма» и получается «мама». А тут надо было все сразу уложить на века с помощью известково-цементного раствора, начиная от нижнего ряда кирпичей и кончая верхним.