Снежный король

— Да я сам ей об этом твердил много раз… — Кай захлопнул крышку погреба и задвинул щеколду. — Но ты не представляешь, сколько в этом году яблок уродилось, и вишни. Двоим столько не съесть никогда. Что теперь, пропадать всему этому? Вот хотите, вам в замок урожай сплавим, тогда и варенья можно будет столько не варить. А то, признаться, мне самому поднадоело это занятие.

— Ну… немножко можем и взять, — подумав, согласилась я. — Ингвар говорит, возле замка раньше были настоящие фруктовые сады, но сейчас-то ничего не осталось. Будем восстанавливать, конечно, но сначала хоть с одним крылом надо разобраться, и деревню достроить. Крестьяне нам помогают, мы им, так что работа спорится. Надеюсь, к осени все срочное успеем.

— Ты что, сама строить помогаешь?

Кай неодобрительно сощурился, и неодобрение это было, без сомнения, адресовано Ингвару.

— Да нет, — рассмеялась я. — Представляешь, я им стены в домах разрисовываю! Сначала один попросил, потом другой, теперь, считай, вся деревня в очереди стоит. Не знаю, что они в моем малевании нашли, художник же из меня, сам знаешь, так себе.

— Много ты понимаешь, — проворчал Кай, но вид у него теперь был довольный. — У тебя, может, техника неидеальная, зато атмосфера такая, что любо-дорого. А для домов, когда надо лютой зимой продержаться и не возненавидеть весь мир, именно это и ценно.

Он машинально бросил взгляд на картину, где яркое солнце согревало своим теплом густую траву. Я улыбнулась. Надо же: висит!

Наружная дверь с грохотом захлопнулась, и в горницу почти сразу же ввалился Бертран, ведущий на поводке лохматого, довольного жизнью Найка. Сам бывший камердинер, нынешний статус которого был до сих пор не до конца понятен никому из нас, выглядел не в пример более несчастным.

— Ох, и угуляла же меня эта псина! — выдохнул он, снимая с Найка поводок.

Тот весело пробежался по комнате, с наслаждением встряхиваясь. С густой шерсти полетели во все стороны мелкие брызги. Похоже, кто-то радостно бегал по лужам. Дождей, несмотря на теплую погоду, в этом сезоне выпало немало.

— Все-таки, Герда, вот ты не обижайся, но кошки намного умнее собак, — наставительно сообщил Бертран.

— Это еще бабушка надвое сказала, — со смешком возразила я. — Один известный мне кот, конечно, был умнее. Зато собаки по деревьям не лазают и вообще послушные. Если только за котами не бегают, — подумав, добавила я. — Так, все, пора ведь уже! Праздник без нас начнется! Элин где?

— Да снаружи давно, в санях дожидается, — сообщил Бертран. — Говорит, ей на свежем воздухе хорошо.

— Что ж ты сразу не сказал? — возмутился Кай и выскочил за дверь, не забыв, впрочем, подхватить по дороге корзину.

Бертран, не спрашивая моего мнения, взялся за вторую. Стоило нам выйти наружу, как глаза начали щуриться на ярком солнце, а в ноздри ударил запах яблонь и свежескошенной травы. Элин действительно сидела в белоснежных, никем не запряженных санях. Она, как и прежде, казалась очень худой, и о ее положении можно было догадаться разве что по едва наметившемуся животу, да и то: если заведомо ничего не знаешь, внимания не обратишь.

— А Ингвар-то что не приехал? — спросил Кай, усаживаясь напротив нас с Элин.

— Так праздник все-таки. Там сейчас без герцога никак, — пояснил Бертран, устраиваясь на месте возницы. — Ну что, все собрались? Готовы прокатиться с ветерком? — спросил он с прищуром, в котором мне почудилось нечто кошачье.

И сани стремительно взмыли к небесам.

Ирина Котова Сказ о Белке царе подземном

Жил-был купец, богатый да удачливый, и были у него две дочери, умная и красивая.

Умная — это я, Алена, а красивая — сестра моя старшая, Марья-Искусница.

Так хороша она была, что на нее каждое утро парни со всей округи посмотреть сбегались. Высокая, чернобровая, сдобная, как мякиш хлебный — глаза сияют, щеки румяные, губы алые, коса до колен змеей стелется. Бывало, выйдет поутру с коромыслом по воду, а обратно уже налегке идет — за ней парни ведра тащат. Проведут до крыльца, а там отец стоит, бороду теребит, подкову задумчиво гнет — ручищи как дубы, кулаки как колоды. Видят его женихи, бледнеют и улепетывают.

Я каждое утро на это гляжу, на завалинке сижу, посмеиваюсь и шутки колкие отпускаю. С утра уже за травами на луга заливные да в лес дремучий сходила, в туеске принесла, разложила на холстине и перебираю. Руки сами работу привычную делают, а язык душеньку тешит, над воздыхателями сестриными издевается.