Снежный сон

Огляделась и увидела, что дверь в кардиоцентр открыта нараспашку, там целая толпа… Люди (они все люди, даже если и алиены, Вассе надоело делить их всех по расам) бегут к ней навстречу. Впереди мама – с опухшим, покрасневшим от слез лицом. Отец, Алекс, другие знакомые.

– Жива! Жива! Жива! – исступленно закричала мама, обнимая Вассу, буквально повисла на ней.

– Детка… ты в порядке? Ты не ранена? – пытался выхватить отец из рук матери Вассу, тянул дочь на себя. – А это что? Тебя ранили?

– Со мной все в порядке! – нетерпеливо закричала Васса. – Пустите меня к Рэму! Срочно!

И тут все замолчали, затихли. И какой-то неприятной была эта тишина.

– Идем, – сказал отец, – Я провожу тебя к нему.

Вассу повели в кардиоцентр. Молча шли по коридорам. Мама только всхлипывала. Хватала Вассу за руку, словно пыталась убедиться в том, что ее дочь тут, рядом, а потом снова забывала об этом.

Остановились перед дверью.

– Васса, он там, – сказал отец. – Уже ничего нельзя сделать. Осталось совсем немного. Это агония. Даже я не способен сотворить чудо, увы. Держись.

– Поняла, – шепотом ответила Васса. – Только вы все не мешайте мне. Я хочу остаться с ним одна. Пожалуйста, не мешайте мне, – повторила она настойчиво, скинула на пол куртку и вошла в комнату, оказавшуюся операционной.

Рэм лежал на столе, прикрытый до подбородка простыней, и очень громко и странно дышал. Наверное, именно это отец и называл агонией?

– Рэм… Я здесь. – Васса подошла ближе и взяла Рэма за руку, торчавшую из-под простыни. Рэм не слышал Вассу, он вообще ни на что не реагировал. Лицо у него серое, нос заострился. – Рэм, не уходи. Рэм!

Васса заплакала и стянула простыню вниз. Сплошные повязки на верхней половине его тела. А если они будут мешать? Васса выглянула в коридор:

– Папа, ты мне нужен. Только ты, папа, остальные не заходите.

Она за руку втянула отца в операционную, подтащила к столу:

– Режь.

– Что – режь? – вздрогнул отец.

– Повязки эти режь… убери их, они мне могут помешать.

Отец посмотрел на Вассу с печальной нежностью:

– Детка, так нельзя…

Вместо ответа Васса хлопнула перед ним ладонями. Золотое облако замерцало в воздухе прямо у лица отца. Для убедительности Васса оттянула ворот рубашки – шрама больше нет.

Отец заморгал.

– В меня стреляли. Капсулу разбили. Геном теперь во мне. Я могу лечить и спасать. Убери все эти повязки с Рэма, они не дают мне его лечить.

Отец опять поморгал, потом схватил специальные ножницы, принялся резать бинты, что стягивали верхнюю часть туловища Рэма. Разрезал и отступил:

– Вот, детка. Действуй.

Васса посмотрела на раны Рэма, слезы сразу же застили ей глаза. Ничего… Васса провела над телом Рэма руками. Еще раз провела. Почти прикоснулась ладонями к развороченной плоти. Подумала: «Ты всегда приходил мне на помощь. Спасал от смерти. А сегодня я хочу спасти тебя, милый мой. Живи, пожалуйста. ЖИВИ!»

Сколько все это длилось, Васса опять не поняла. Крепко зажмурилась, затем открыла глаза и посмотрела на Рэма, что лежал перед ней.

Ран его больше не было видно, они все покрыты плотной золотой пленкой, которая двигалась, шевелилась, мерцала. Сначала поверхность этой пленки казалась бугристой, неровной, сбивалась в комки, а потом она становилась все ровнее и ровнее. Поверхность тела принимала привычные очертания.

Рэм вздохнул. Звук его дыхания изменился, тоже выровнялся, стал тише, больше в нем не звучало этих пугающих хрипов.

Васса кинула взгляд на лицо Рэма – серые краски исчезли, кожа порозовела, приобрела бежево-розовый оттенок, нос уже не казался таким заостренным.

– Думаю, жить будет, – сказал отец, взяв руку Рэма в свою. – Пульс четкий, наполненный.

– Я и верила и нет, – сказала Васса и, наклонившись, осторожно поцеловала Рэма в щеку. – Пап, мне было очень страшно. А вдруг бы у меня сейчас ничего не получилось. И я бы не смогла спасти Рэма? Почему я так в себе сомневаюсь иногда?

– Но у тебя же все получилось, – ответил отец. Вдруг улыбнулся: – Вот ты даже не представляешь, детка, какой камень у меня с души сейчас свалился!

– Какой камень? – осторожно улыбнулась и Васса.

– Ты думаешь, у меня никогда не было таких же сомнений в себе? Ведь двадцать лет я боялся этих воспоминаний… – задумчиво произнес отец. – Я все эти годы сомневался в себе, в том своем поступке, своем решении… Действительно ли надо было проводить тебе ту операцию по внедрению капсулы? Я казался себе безумцем. Негодяем. Почти убийцей. Мясником, искалечившим дочь. Я ненавидел себя и запрещал себе любить тебя. Я заставил себя забыть о Кире. И вот… сейчас пришла ты и избавила меня от моих многолетних терзаний. Ты ведь сейчас не только Рэма своего спасла, но и меня тоже. Все было не зря тогда… Ты понимаешь?

– Да, папа.

Рэм опять едва слышно застонал. Теперь под золотой пленкой на его теле не было ни одной раны, поверхность вся ровная, видно абрис мышц. Золотая пленка принялась таять, сливалась с кожей Рэма, исчезала.