Снежный ворон (СИ)

- Иногда так бывает - нам всем не хочется, чтобы небезразличные люди покидали этот мир раньше времени. Ты привыкнешь, правда. Я сам привык. Трудно переносить через себя все страдания - можно свихнуться, потерять рассудок, а это пилотом просто непозволительно. Подумай о Клане. Это ведь вся наша жизнь.

- Я думаю. Почти каждый день. Клан - это наша семья. Наш дом. Когда я вспоминаю свое детство, кадетский корпус на Дориан-6, где мы все были как одно целое, я плачу. Очень тихо, чтобы другие не услышали меня, ведь если кто-то увидит слезы на моих глазах, то скажут, что я не достойно руководить группой вернорожденных. Я сама такая, я выросла в металлической утробе и не знаю ничего ближе ее. Мы все такие и если начать сомневаться в этих, казалось бы, базовых вещах, можно вступить на путь ереси, а этого никому в Клане не прощают.

Потом она обняла его еще сильнее, прижимаясь щекой к его груди, провела пальцами по лопаткам Виктора, где ощутила грубую, словно черепашья, кожу.

- Что это?

- Ожоги. Старая история, не думаю, что тебе будет интересно.

- Расскажи!

- Уже поздно. Завтра рано вставать. Сэт злится, что я поднимаюсь на мостик боевого робота в таком состоянии, не отдохнувшим. Говорит это очень сильно влияет на результат боя.

- Он прав. Ты должен быть сильным, но...но...но я так хочу услышать откуда они появились. Кто-то поджог тебя?

- И да, и нет, - Виктор посмотрел на наручные часы, которые не снимал даже, когда спал. Время было почти за полночь. - Это случилось в Нафрине. Тогда я служил в 59 отдельной механизированной группе. Мы были одной из тех ударных сил, которыми Клан смог отвоевать себе Северный железорудный бассейн на почти двести восемьдесят миллиардов тонн. Тогда я чуть не погиб. Мостик охватило огнем, все кругом полыхало, как будто облитое бензином. Боекомплект едва держался и мог сдетонировать в любой момент, а я безуспешно пытался вырываться из лап заевшего механизма катапультирования. Мех не хотел меня отпускать просто так, - Виктор тихо рассмеялся, - этот кусок железа не желал умирать в одиночку. Огонь тогда хорошенько прошелся по моему телу, оставив после себя след от этого пожара. Ожоги были такие, что кожа слезала вместе с одеждой. Я думал все, но...но я здесь.

- Ты что-нибудь чувствуешь своей спиной?

- Немного, да и когда мне есть.

Катарина провела рукой до самой шеи и поцеловала Виктора в ключицу.

- Я не знаю, что со мной творится. Не обижайся на меня, пожалуйста.

- Не буду.

Потом она замолчала, слушая как бьется мужское сердце. Дотронулась до его лица и хотела было поцеловать, но остановилась.

- Это риск и мне нельзя так поступать.

Катарина вдруг встала с кровати, отошла на несколько шагов и посмотрел в окно, откуда открывался вид на прилегающую территорию. Несколько патрулей обходили свои посты, сменяя друг друга, после чего расходились в стороны, унося за собой те редкие звуки, что еще говорили о присутствии людей в этом месте.

- Я знаю, что со мной будет, когда правда вылезет наружу, но не боюсь.

- Тебе нужно уходить, скоро твое отсутствие заметят и начнут искать. Потом начнутся вопросы, подозрения. Тебя могут лишить права управления мехом, разжаловать до механика и отобрать будущее, в которое мы все верим.

Женщина улыбнулась.

- А ты сам то веришь в то, что сказал? Неужели за столько лет сила этих убеждений ничуть не ослабла?

Виктор поднялся с кровати. Визит женщины в казарму лишил его остатков сна и теперь ему не хотелось даже думать об этом. Он оделся - накинул легкую пилотную куртку, накрыв ею голое тело и подошел к окну, где в это время стояла женщина. Закурив, он еще долго ничего не говорил.

- Когда я был маленьким и только-только делал первые шаги навстречу своей мечте, все эти высокие материи для меня ровным счетом ничего не значили. Я хотел только одного. Я хотел, чтобы мои гены попали в пул. Эта высшая цель, как путеводная звезда, вела меня за собой на протяжении всей жизни. Все остальное - пустота. Шанс оставить после себя целую плеяду подобных тебе не давала мне покоя много лет. Я хотел всем сердцем стать одним из немногих, чей генетический материал использовался бы в будущем для порождения новых, более сильных воинов. Шел к этому все эти годы, но так и не достиг цели. Обидно, но поделать уже, увы, ничего нельзя. Теперь же, когда шансов нет, для меня не осталось ничего, ради чего еще стоило бы жить. Я иду в бой не ради идеологии, не ради тех высоких идей, которые вдалбливали в нас с самого детства. Вовсе нет. Я просто ничего другого не умею. Это часть меня, часть моего внутреннего мира. Когда я сажусь в кресло пилота и включаю питание, ощущая, как оживает подо мной несколько десятков тонн смертоносной начинки, все остальное отходит на второй план. Я верю в то, что создан был для этого и хочу закончить жизнь именно так.

Женщина обняла Виктора, еще раз поцеловав в ключицу.

- Наверное, именно поэтому мы так и никогда не поймем друг друга. Мы слишком разные, в самом плохом смысле этого слова.