Снежок в аду

— А еще я предполагаю, что фокусы с изменением срока развития — это еще не все, — продолжал я. — Пусть гены свиней на девяносто восемь и шесть десятых процента гомологичны человеческим, этого еще недостаточно. Что бы вы ни говорили Алисе, немалую долю остальных генов вам пришлось изготовлять собственноручно. Возможно, вы копировали последовательности генов из контиг-библиотек, тиражировали в искусственной среде и заносили ретровирусами в эмбрионы, но это не оправдание для ваших действий. Человеческие гены есть человеческие гены, даже если изготавливать их с нуля, и, пересаживая их в эмбрионы свиней, вы нарушали закон.

— Ничего мы не пересаживали, — стоял на своем Хеманс. — Никаких законов мы не нарушали. Отправьте нас на скамью подсудимых, и мы это докажем. Но вам этого делать не хочется, верно?

— Это еще как посмотреть, — уклонился я от ответа, но Хеманс вновь презрительно выпятил губу, и я понял, что придется играть в открытую. — Расскажите мне еще кое-что, — продолжал я. — Намекните мне, что вы, собственно, делали, если уж человеческих генов не пересаживали.

— С чего вдруг я вам буду что-то рассказывать? — огрызнулся он.

Я не был наделен соответствующими полномочиями, но час делать предложение пробил.

— Возможно, мы еще успеем положить это открытие на полку. Аннулировать его уже не сумеем, но попытаемся уберечь человечество от его последствий. Хотя бы ненадолго.

— Нет, — выдохнул он устало, но твердо. — Не можем. Мы думали это сделать — Роли, Брэд и я, — но поняли, что не способны. Доктор Хитченс, мы не полицейские, не политики и не законодатели. Мы не в состоянии положить свое открытие на полку. Это не только бессмысленно… хотя это бессмысленно… это неэтично. Мы не будем сотрудничать с вами, доктор Хитченс. Мы пройдем свой крестный путь до конца. Они — люди, и каждая яйцеклетка каждого животного в наших зоопарках и на наших фермах потенциально способна стать человеком. Это факт, и игнорировать его нельзя. Так что ни на какие сделки мы не пойдем, если вы не согласитесь предать огласке все без изъятия.

— Но вы сами воздерживались от публикаций, — парировал я. — Вы сами держали свою работу в тайне.

— Она не была завершена, — заявил он, насколько я мог судить, искренне.

— Если вы сказали правду, — отозвался я, — она не будет закончена никогда. Но прежде вы должны убедить меня в своем чистосердечии.

Он по-прежнему рассматривал меня с легким отвращением, будучи не лучшего мнения о выбранном мной месте работы, но в конце концов поневоле уступил. Ведь другого выхода у него — впрочем, как и у меня — не было.

* * *

Даже после повторного просмотра кассеты, после того, как моя беседа с Хемансом была разобрана фраза за фразой и слово за словом, чины из Спецслужбы и большинство министерских так ничего и не поняли.

— Ну ладно, — заявил шеф ГВР, — допустим, та, с которой вы говорили, была умная и симпатичная — но в суд ее все равно не пустят, не говоря уже о телевидении в «прайм-тайм». Она свинья. Животное. Мы можем послать ее на бойню. Мы можем их всех ликвидировать, если сочтем это нужным.

— Зачем такие крайние меры? — подал голос один из заместителей министра. — Стоит людям узнать, кто она на самом деле, и предубеждение против нее сформируется мгновенно. Пусть она умница-красавица — никто и не подумает всерьез призывать к «серийному производству». Не будем выплескивать ребенка вместе с водой.

Разумеется, на самом деле он хотел сказать: «не будем выплескивать воду вместе с ребенком». Он рассудил, что данные методы можно применить с пользой — под завесой секретности, конечно, раз уж правоведы решили поставить всю эту область науки вне закона, но все же с санкции правительства. Ему уже мерещились суперсмекалистые животные, приспособленные для ведения боевых действий и шпионажа. Вероятно, не те комиксы он читал в детстве, и потому теперь вместо приключений из «Юного следопыта» грезил на тему «Реальность — это все, что вы можете натворить безнаказанно».

Господин, занимавший в министерстве должность вице-секретаря, мыслил, как и следовало от него ожидать, более реалистично.

— По поводу журналов наблюдений она была права, — задумчиво проговорил он. — Спасти их мы не успели. Значит, тайна открытия сохранена. Едва разнесутся слухи, что из животных эмбрионов можно делать вполне пристойные подобия людей, обходясь мизерным бюджетом и стандартным оборудованием… всем и каждому станет любопытно. Мы слишком запустили дело. Вмешаться надо было гораздо раньше — и счет тут шел не на недели, на годы. Применить новые законы следовало сразу же, как только у нас появились предположения, что их нарушают.

— Без журналов, — произнес я вполголоса, — никак нельзя удостовериться, что даже новые законы, и вправду, были нарушены. Таким образом, тайна становится еще более интригующей.

— Хитченс, она же просто свинья, — заявил полицейский, смотревший на вещи просто. — Она свинья, с виду похожая на маленькую девочку. Что это такое, как не преступление в области ГИ?