Снятие с креста

– Ах, какая драма, – сокрушенно качал головой мужчина с удивительно светлыми, лучистыми глазами. – Бедный месье Винье. Как же его угораздило. К сожалению, господа, мы практически не знали этого доброго господина. Виделись пару раз, при встрече улыбались, говорили дежурные любезности…

– Не драма, а детектив, месье Фанкон, – поучительно сказал Шовиньи. – Если убивают в конце – это драма, если вначале – детектив.

– Вы так оптимистичны, инспектор, – хмыкнула Катрин.

– Боюсь, нас ждут большие неприятности, – вздохнул Шовиньи. – В противном случае я полный тупица и не служил тридцать лет в полиции.

– Ах, перестаньте, инспектор, – защебетала русоволосая Элиза Фанкон (если честно, в бинокль она смотрелась лучше, во всяком случае, глубокие носогубные складки были не видны). – Все же понимают, что проклятые наркоманы совсем распустились! Почему полиция не возьмется наконец за эту шпану? Сколько можно терпеть? У нас на работе рассказывают страшные истории! У мадам Живода племянник ушел из дома, живет в наркоманском притоне, совсем опустился! У господина Шеваля – известного в городе антиквара – дочь лежит в клинике для лечения наркоманов! Соседка Мирабель Бонжу заболела простудой, выпила таблетку, которую ошибочно приняла за аспирин, после чего у нее появилось жгучее желание бежать на дискотеку…

Доминик Фанкон пихнул супругу в бок. Но та отмахнулась и трещала дальше. О пагубных последствиях наркомании, алкоголизма и тунеядства, о добропорядочности и глубоком искреннем богопослушании семейства Фанкон и управляющей поместьем Гофрэ мадемуазель Ормель. О переполняющем их горе в связи со смертью месье Винье, которого они толком не знали. О том, что визит полиции она поначалу приняла за одну из карательных мер относительно руководства ее фирмы, которому инкриминируют установку нелицензионного компьютерного обеспечения, хотя, с ее точки зрения, ужасающего криминала в этом нет, поскольку именно благодаря «пиратам» сумма состояния Билла Гейтса еще влезает в какие-то разумные рамки…

По мере ее вербальных испражнений в гостиной стояла тоскливая тишина. Сержант Жулье что-то записывал в блокнот. Катрин с опаской поглядывала на нависающий карниз с фигурой потертого ангелочка. Инспектор сосредоточенно хмурился. Доминик Фанкон нервно теребил ворот свитера и уже не чаял, что супруга заткнется. В глубоком кресле, окруженная зарослями шеффлер, марант и калатей, сидела миловидная невысокая женщина со вздернутым носом и умными глазами. Она сосредоточенно изучала проспект фирмы, занимающейся ландшафтным дизайном, и казалась образцом спокойствия. Нетерпеливость выдавало лишь постукивание носка по полу. Управляющая Диана Ормель.

Анджей с интересом разглядывал это странное трио, где все спят со всеми, и пытался понять, существуют ли в узком кругу интимные тайны. Кто такая Диана Ормель, умудрившаяся соблазнить семейство?

– Всё, – шумно выдохнул инспектор Шовиньи. – Хватит.

Элиза замерла с открытым ртом.

– Хватит?.. Вы о чем, инспектор? Кстати, я забыла вам сказать…

– Дорогая, помолчи, – буркнул Доминик. – Ты сказала все, что можно, и все, что нельзя.

«Нормальное женское состояние», – подумал Анджей. Он где-то читал, что болтающая женщина получает удовольствие, сравнимое с потреблением небольшой дозы героина.

– Не волнуйтесь, месье Доминик, – улыбнулся инспектор. – Мы занимаемся расследованием обстоятельств гибели некой Мишель Одрэ и господина Франсуа Винье. Как раз данную тему ваша супруга деликатно обошла стороной.

– Уверяю вас! – воскликнула Элиза. – Я бы не стала молчать, если бы что-нибудь знала!

Диана Ормель оторвалась от журнала и с тревогой взглянула на Элизу.

– То есть ночью вы ничего не видели, не слышали и сказать что-либо оригинального о месье Винье не можете, – уточнил сержант, занеся карандаш.

– Но это действительно так, – пожала плечами Диана. У нее был мелодичный низкий голос. Не сказать, что всем мужчинам без разбора нравятся такие голоса, но любители есть.

– Вы не видели вчера днем месье Винье? – спросил Анджей.

– Нет, господин полицейский, – покачал головой Доминик.

– Я не полицейский, – сказал Анджей. – Я ваш новый сосед.

– Ах… – сказала Элиза, но супруг вовремя наступил ей на ногу.

– Так вы и есть тот польский художник, который приобрел поместье Гвадалон? – Доминик ослепительно улыбнулся, выбрался из кресла и устремился к Анджею с протянутой рукой. Он поймал заинтересованный взгляд Дианы. Действительно, почему бы не заняться любовью вчетвером?

– Надеюсь, вы еще придете к нам? – спросил Доминик. – Очень было бы лестно за бутылочкой хорошего вина в спокойной обстановке пообщаться с польским художником… Вы знаете, я сейчас задумал сценарий о жизни известного живописца, которому для подпитки творчества нужно обязательно по вторникам убивать женщину, похожую на его жену…

– И кто из нас болтун? – с любопытством посмотрела на него Элиза. Доминик смутился.

– Я думаю, человек с чувством юмора меня поймет…

– Разумеется, – улыбнулся Анджей. – У меня нет жены.

Не находись поблизости полиция и Доминик, в зале раздались бы бурные аплодисменты. Элиза и Диана одновременно вытянули шеи, и Анджей почувствовал себя каким-то незащищенным.

– Приходите в любое время, – вкрадчиво сказала Элиза. – Мы всегда рады интересным соседям.

Диана промолчала, но была солидарна со своей работодательницей.

– Такое ощущение, что нас уже прогоняют, – зевнул Жулье.

– Очень рады становлению добрососедских отношений, – проворчал инспектор. – Но давайте уточним несколько формальных моментов. В Гофрэ проживаете только вы трое. Семья Фанкон и мадемуазель Ормель…

– Управляющая, компаньонка, охранительница и добрый друг, – улыбнулась Элиза, быстро посмотрев на Диану. Этот взгляд успела уловить Катрин Дюссон и как-то озадаченно почесала шелушащийся носик.

– У меня квартира в Шантуа, – сказала Диана. – Но пока она в состоянии ремонта.

– А еще здесь бывают дворники, водопроводчики, электрики, садовники… – затянул Доминик.

– Почтальоны и полицейские, – перебила Катрин. – Мы понимаем, публика приходящая. Кстати, насчет полицейских. В октябре мадам Фанкон, управляя автомобилем в нетрезвом состоянии, сбила фонарный столб на улице Оливер, обрушила рекламный щит своей же фирмы и нанесла тяжелые увечья проходящему прохожему…

– Неправда! – возмутилась Элиза. – Проходящий прохожий оказался обычным уличным бродягой. А полученные увечья вполне сочетались с жизнью. Выпила я всего лишь полтора бокала, в машине отказали тормоза, за что в автосервисе Фредерика Этуаля я получила официальные извинения. Из гонорара заплатила за столб и щит. Суд признал смягчающие вину обстоятельства и приговорил меня к штрафу, включающему выплаты на лечение бродяги, но котором все заросло как на собаке.

– А судья, вот же удивительное совпадение, оказался вашим троюродным дядюшкой по линии почившей матушки, – радостно закончила Катрин. – Что явилось единственным смягчающим обстоятельством в деле.

– Мадемуазель Ормель работает в поместье Гофрэ всего два месяца, – подхватил эстафетную палочку сержант Жулье. – До этого она работала в Руане – административном центре Нормандии – гувернанткой в семье торговца раритетными изделиями Жискара д’Эскибрака. Так сложились обстоятельства, что за месяц до увольнения торговец скончался от тяжелого легочного заболевания. Безутешная вдова, невзирая на длинную вереницу родственников, огребла ВСЁ. У мадемуазель Ормель откуда-то появились деньги, она уехала из Нормандии, купила квартиру в Шантуа и через агентство Фенимора Брумберга получила работу в поместье Гофрэ.

– Ну и что? – нахмурилась Диана.

– Ничего, – пожал плечами сержант. – Скучное перечисление фактов. Попробуйте опровергнуть.

– Даже не подумаю, – пожала плечами Диана. – Факты фактами. А какой вы смысл в них вкладываете, мне неинтересно.

– Доминик Фанкон, – откашлявшись, начал инспектор Шовиньи. – Более-менее известный литератор, обретший нишу в сочинении сценариев для бесконечного криминального телесериала. В позапрошлом году допустил рукоприкладство по отношению к уважаемому книгоиздателю, наотрез отказавшемуся печатать «главный труд» его жизни – маловразумительный эротико-беспощадный триллер, смахивающий на один голливудский фильм, после чего, собственно, и пришлось менять амплуа. Уважаемому издателю пришлось реконструировать челюсть. Суд приговорил господина Фанкона к штрафу и ста часам общественно-полезных работ на глиноземном заводе.

– Инспектор, не надо иронии, давайте не будем ссориться, – вспыхнул Доминик.

– Правильно, давайте лучше подеремся, – предложил Жулье.

Катрин засмеялась. «А господа из полиции неплохо информированы», – подумал Анджей.

– Этот жалкий человек по имени Франц Дермон меня оскорбил, – мрачно буркнул Доминик. – Во-первых, он ни черта не смыслит в литературе, ставя во главу угла лишь коммерческий интерес. Во-вторых, когда я напомнил ему, что «Искусство любви» Овидия тоже запрещали за «попрание моральных ценностей», вкупе с «Улиссом» Джеймса Джойса и «Любовником леди Чаттерлей» Лоуренса, он поимел наглость рассмеяться.

– Не расстраивайтесь, месье Фанкон, – проскрипел инспектор, выбираясь из кресла. – Все великие произведения переживали запреты. Запрещали Библию, Коран, Талмуд…

– «Гарри Поттера» запрещали, – встрепенулась Катрин. – За пропаганду ведовства. До сих пор наш кюре чего-то бурчит.

– Запрещали книгу с прекрасным названием «Стащи эту книгу», – подхватил эрудированный Жулье. – Именно за название. Запрещали Солженицына, Пастернака, «Тома Сойера» – за слишком уж проблемного героя.

Доминик Фанкон насупился. Творческие люди так уязвимы. Еще немного, и ситуация бы завоняла, как американский полосатый скунс. Но инспектор Шовиньи уже выбрался из кресла. Элиза Фанкон и Диана Ормель как-то странно переглянулись…