Снимаем порно

Сейчас, в свои 35 лет он считался одним из самых высококлассных в мире художественных директоров, или «производственных дизайнеров», как правильнее их называть, и он работал с Борисом над несколькими его лучшими фильмами и все эти годы питал слабость к женской одежде, — хотя ему удавалось сдерживать проявление этой страсти, но все же он не мог отказаться от бесконечного разнообразия кашемира, цвета зернистой пастели, сандалий и обтягивающих брюк. Его жесты и манера говорить, вероятно, объясняемые крайней убогостью Питтсбургского детства и пролетарского образования, были преувеличенно изнеженными — порой доходящими до обморока. Он восхищался Борисом, ревновал Тони Сандерса и ненавидел Сида.

Сейчас, неловко пробираясь сквозь путаницу проводов и разбросанные плотницкие инструменты, он сопровождал всю эту троицу к почти законченной арабской мизансцене — лишь изредка задерживаясь, чтобы одарить комплиментом каждого из молодых рабочих:

— Прекрасно, дорогой, просто волшебно!

Войдя в возведенный будуар наследницы, они остановились перед монументальной, с восточным балдахином кроватью на четырех ножках.

— Ну, — сказал Ники и нарочитым вздохом, — полагаю, здесь будет происходить немало, извините за выражение, «актов». Вам нравится?

— Угу, — сказал Тони, неподдельно удивленный.

Конечно же, это была исключительно богатая и впечатляющая комната, сказка из черного дерева и золота, кровать, роскошное царство мерцающего черного сатина, ножки кровати были украшены резьбой в форме огромных золотых змей, поддерживающих фантастический балдахин с окрашенной в розовый цвет зеркальной поверхностью.

— Забавная мизансцена, Ники, — саркастически заметил Сид, — но будет ли она соответствовать? Хо-хо!

— Святой Боже, — пробормотал Ники, раздраженно закрывая глаза, а затем — очень решительно: — Ты можешь возвращаться, Сид, твою клетку уже вычистили.

В это время Борис медленно обходил кровать, отходя от нее на различные расстояния.

— Эти две можно перемещать, — объяснял Ники, показывая, где две стены будут расступаться, чтобы камера могла снимать общий план.

Борис кивнул.

— Это великолепно, Ники, просто великолепно.

— Совершенство, — согласился Тони.

— Потрясно, Ники, — сказал Сид, — потрясно!

Ники уже готов был залиться румянцем смущения от их похвал, как вдруг лицо Сида помрачнело, и он указал на пробел в стене.

— Это окно, черт возьми? Это может создать нам проблемы, Ники.

Речь шла о широком пустом проеме в стене, в котором сейчас торчали провода, распорки и оттяжки, поддерживающие эту часть мизансцены.

— Да, нам лучше избавиться от окна, — сказал Борис. — Я не хочу использовать никакой задней подсветки. Что должно было быть за окном?

Ники широко открыл глаза в ожидании рухнувших планов.

— О, огни, дорогой! Мерцающие огни и арабская музыка! О, нужно обязательно оставить окно!

Он переводил взгляд с Бориса на Тони, ища поддержки, но Тони только пожал плечами.

— Со всей греблей, которая здесь пойдет, Ник, нам будет не до заоконных пейзажей.

— Но, может быть, вам понадобится какое-то место, куда можно перевести взгляд камеры! — воскликнул Ники, — … даже просто ради хорошего вкуса! — Он высокомерно отвернулся от Тони, умоляюще глядя на Бориса.

— Послушай, я сам сделаю подложку! Она будет совершенством, Б., я обещаю тебе!

Борис с сомнением обдумал эти слова.

— Ты можешь попробовать, Ник, но это не должно быть рассчитано на дешевый эффект. На самом деле тебе бы лучше сделать две стены — одну с окном, а другую — без него — так, чтобы мы могли бы использовать другую стену, если подложка окажется дешевой. — Он повернулся к Сиду. — О'кей, Сид?

— Усвоил, Король, — ответил Сид, сделав пометку в маленьком черном блокноте.

— Спасибо тебе, Б., — сказал Ники нежным от благодарности голосом.

— Это великолепная мизансцена, Ники, — заверил его Борис, кладя руку ему на плечо, когда они собирались уходить. Затем он внезапно остановился и повернулся назад.

— Минутку, тут что-то не так… — Мгновение он задумчиво смотрел на кровать. — Эти простыни не пойдут. Мы будем снимать темный член на фоне черных простыней — мы потеряем всю четкость.

— Ого, ты прав, — сказал Тони.

— Милостивый боже, — произнес Ники, — кто бы об этом подумал?

— Слишком черно, — размышлял вслух Борис, — правда, мне понравился их зловещий вид. Черный сатин.

— Зато на черное кончать здорово, — сказал Сид, заметив, как Ники передернуло.

Тони пожал плечами.

— Почему не пойти древним путем? Белые сатиновые простыни, чудесное белое распятие над кроватью. В каком-то отношении тоже зловеще, тот же эффект.

Ники был потрясен.

— Тот же? Что ты имеешь в виду?!

Сид тоже был обеспокоен.

— О, черт побери, только не распятие!

— Ну, я не знаю, как насчет распятия, — сказал Борис, — но белое не подойдет. Слишком мертвенный цвет. И на белом всегда теряется выигрышность блондинки. Как насчет розового сатина? У нас будет хорошая четкость в обоих случаях на розовом фоне, и, — он указал на балдахин, — это будет сочетаться с тем зеркалом. — Борис посмотрел на Тони и улыбнулся. — Может быть, даже впишется в понятие о «La vie en rose» [14], верно, Тони?