Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера

Сейчас много говорят о том, что новые поколения ждет худшее будущее, чем было у их родителей. Основываясь на некоторых вещах, которые я наблюдал в 1965 году, могу сказать, что едва ли у подрастающего поколения может не быть лучшего будущего, чем у их предков. Не было редкостью, что четыре семьи теснились в полуразрушенном доме с одним туалетом в конце вонючего садика. И, если эпохе Рахмана, чье имя было настолько ядовитым, что понятие «рахманизм» вошло в Оксфордский английский словарь, пришел конец, я этого не заметил. Рахман был печально известным британским домовладельцем, который выкупал заброшенные дома в трущобах и набивал их иммигрантами. Это продолжалось до 1962 года, пока он не совершил нечто несвойственное своей натуре (то есть не за деньги) – он умер.

Признаю, будучи рожденным в безопасной богемной среде, я был шокирован, если не напуган, тем, насколько контрастными бывают разные городские районы. Однажды я был загнан на достаточно шаткую ограду одного из домов, окружавших церковь Святой Магдалины в Паддингтоне, не особо страшным, но чересчур мускулистым ямайским парнем. Он пытался продать мне травку. Нас окружили трое проходящих мимо белых парней, которые высказались следующим образом: «Пусть он и хренов изнеженный мажорный голубок, но он белый, поэтому убери от него свои сраные черные лапы». Что-то подсказывало мне, что это был не лучший момент для начала беседы о Высокой викторианской готике. Давно уже нет тех домов вокруг Святой Магдалины. И странно думать, что те в Ноттинг-Хилле и Паддинтоне, что избежали сноса, теперь стоят миллионы фунтов.

ПАСХУ Я ПРОВЕЛ с тетушкой Ви в их итальянской деревне, которая вся была в цвету. Большую часть времени Ви проводила на кухне, откуда периодически слышались громкие ругательства, за которыми следовало активное записывание очередного рецепта. Я потихоньку бренчал на ее голубом пианино, придумывая мелодии для шоу о Барнардо и любуясь на фиолетовую бугенвиллию, которая расцвела на террасе раньше обычного. От Лесли по-прежнему не было вестей, и я начал придумывать сюжет самостоятельно.

Вернувшись в Лондон, я обнаружил следующее письмо:

11 Гюнтер-Грув, Лондон SW10

21 апреля 1965 года

Дорогой Эндрю, Ваш адрес мне дал Десмонд Эллиотт из Arlington Books, который, я надеюсь, также рассказал вам о моем существовании.

Мистер Эллиотт сказал, что вы «ищете того самого сочинителя» слов для ваших песен. И, так как я уже некоторое время пишу поп-песни и особенно люблю сочинять стихи, я был бы рад, если бы вы сочли встречу со мной достойной внимания. Возможно, я не отвечу вашим ожиданиям, но в любом случае мне было бы интересно познакомиться.

Вы можете найти меня вечером по телефону FLA 1822 или днем по WEL 2261 (последний – адрес адвокатской конторы Pettit and Westlake).

В надежде на ответ,

Ваш Тим Райс

Разумеется, я был заинтригован. Я подумал, что не очень удобно звонить ему на работу, поэтому набрал первый номер. В те дни все телефонные номера были с буквенными префиксами – аббревиатурами имен или районов. Их цифирные эквиваленты существуют до сих пор. Например, в Лондоне «235» соответствует «BEL», то есть кварталу БЕЛьгрейвия. У дяди моего одноклассника был такой номер, и он вплоть до своей кончины в нулевых отвечал на звонок: «БЕЛьгрейвия, какой бы номер вы ни набирали». Он также называл аэропорт Хитроу по его названию 1938 года – Лондонская Авиационная Станция, и произносил слово «Альпы» как «Урльпы». Однажды он пожаловался мне, что не смог поехать в свой загородный дом, потому что его компания назначила заседание совета директоров на среду. «Это испортит все выходные!» – возмущался он. Но я отвлекся.