Сними панцирь!

Папа в кузов прыгнул. Разобрался в пуговицах. Тётю Надю в мешок запихал. И застегнул, как маленькую. На все пуговицы. Пусть тётя Надя спит!

— Спасибо, — говорит тётя Надя. — Мне теперь ни за что не вылезти.

— Утром достанем!

Папа сидит на борту, смотрит на тётю Надю в мешке и смеётся. Ему смешно, как он тётю Надю упаковал.

А дядя Володя сидит на кошме, ноги поджал под себя, как дядя Мурад, и смотрит в огонь. У него глаза жёлтые от огня.

А я на раскладушке лежу. И уже сплю.

Вдруг проснулся.

Я думал — утро. Но ещё черно. Звёзды в небе стоят. Костёр щёлкает, пахнет ореховым дымом. Дяди Мурада ещё нет. Только мой папа сидит. И дядя Володя. Они ещё, значит, не легли. Но молчат. Просто так сидят. Дядя Володя шевелит в костре кривой саксауловой палочкой. Будто что-то ищет в костре. А папа смотрит, как он шевелит.

Я даже не знаю — проснулся я или нет.

Вдруг дядя Володя говорит:

— Понимаешь, Никитич, она Мурада любит…

Папа молчит и на палочку смотрит. Такая кривая палочка!

— Она его действительно любит, — опять говорит дядя Володя.

— Я тоже Мурада люблю, — говорит папа.

Смешно даже. Дядю Мурада все любят. Я тоже люблю. И Арина. И тётя Наташа. Витя, конечно. Ведь дядя Мурад его папа.

— Не ожидал от себя, — говорит дядя Володя. — Для меня это, оказывается, слишком серьёзно.

— А ты как думал? — говорит папа. — Мы же с тобой люди серьёзные.

— Я так и думал, — говорит дядя Володя. — Я раньше — думал, а теперь — знаю.

Дядя Володя совсем запутался — думает он или знает? Замолчал даже. Долго молчал, я чуть не заснул. Потом говорит:

— Никитич, мне лучше, наверно, уехать…

— Куда?

— Не знаю ещё, — говорит дядя Володя.

— Ну что ж, уезжай, если тебе на дело плевать, — говорит папа, — тогда уезжай.

Я вдруг представил, что дядя Володя уже уехал.

Его комната пустая. Не нужно туда стучать. Ведь к дяде Володе всегда приходится стучать, хотя крючка на двери нет. Потому что войдёшь вдруг, а там гюрза гуляет. Гюрза — исключительно умная змея! Никогда не шипит. Она сразу кусает своим ядовитым зубом, чего она будет шипеть. Но дядю Володю она не кусает. Она его знает, живёт у него. Воду из мисочки пьёт, дядя Володя мисочку держит, чтоб ей было удобно.

А тётя Наташа сидит в сторонке на корточках. Тоже смелая. Она смотрит, как гюрза пьёт, и говорит дяде Володе: «Как только ты с ними работаешь, уму непостижимо!» — «Так и работаю», — пожимает плечами дядя Володя. «И ведь ты их любишь, вот что непостижимо», — говорит тётя Наташа задумчиво. «Люблю», — соглашается дядя Володя. «Как их можно любить? — говорит тётя Наташа. — За что?» А дядя Володя смеётся: «За то, что у них всё просто, — говорит. — Или они тебя кусают, или нет». — «Лучше — нет», — смеётся тётя Наташа. Они так хорошо друг с другом смеются, приятно смотреть. Я тоже смеюсь.

Но тётя Наташа вдруг говорит: «Вот из-за них ты никогда и не женишься». А ведь знает, что дядя Володя таких разговоров не любит! Но дядя Володя почему-то не обижается. Он говорит: «Вовсе не из-за них, сама знаешь». — «Чепуха какая», — говорит тётя Наташа. И уже не смеётся. «Выходи за меня, — медленно говорит дядя Володя. — Сразу женюсь». Как он шутит! А даже не улыбнулся. «Я уже вышла», — говорит тётя Наташа. «Верно, — говорит тогда дядя Володя. — Всегда я опаздываю». Будто он забыл, что тётя Наташа давно вышла замуж за дядю Мурада и у них родился Витя. «Значит, буду один», — говорит дядя Володя. «Один ты как раз не можешь», — говорит тётя Наташа.

Но дядя Володя ведь не один, он — с нами. Как он может от нас уехать?

Я вдруг вспомнил, как дядя Володя просил: «Никитич, сфотографируй меня с большеглазым! Старикам хочу послать». — «С ума сошёл, — удивился папа. — Они сразу умрут». А дядя Володя смеётся: «У меня старики крепкие». Папа его, конечно, сфотографировал. С большеглазым на шее. Вместо галстука. Дядя Володя всем эту карточку подарил. Папе, Арине, мне. Мне написал на карточке: «Лёдику — от папы Володи». Я, когда маленький был, так звал дядю Володю. Я же был общий сын, меня все нянчили. И я всех так звал — папа Лёша, папа Володя, папа Мурад.

Дядя Володя уедет, и никто больше не захочет с большеглазым фотографироваться. Испугаются. Большеглазый ведь полоз, тоже змея. Он совершенно не ядовитый, ни капельки. Большеглазый у дяди Володи живёт в сапоге. Он у дяди Володи сапоги, ну буквально, отнял! Вот дядя Володя опять без сапог с нами поехал, значит, большеглазый там спит. А дядя Володя ни у кого ничего не может отнять. Он слишком добрый, говорит тётя Наташа. «Как это — слишком? — смеётся дядя Володя. — Разве можно быть добрым с лишком?» — «Можно, — говорит тётя Наташа. — Ты без друзей пропадёшь. Твоё счастье, что ты с друзьями живёшь».

Куда же дядя Володя поедет? Он без нас пропадёт!

— Давай вместе уедем, Никитич, — говорит дядя Володя и всё палочкой что-то ищет в костре. — Вместе бы хорошо!

Вон что дядя Володя придумал.

— Я никуда не поеду, — говорит папа.