Снисхождение. Том 2

– Вы хоть что-то знаете, – возмутилась Вежлева. – А я вот вообще ничего уже не понимаю. Какой прием? Я летела на совещание!

– Ты думала, что ты летишь на совещание, Марина, – поправил ее Зимин. – Но твои мысли не являются истиной в последней инстанции. Они вообще не очень-то и важны, особенно теперь, когда мы уже здесь, потому прими реальность такой, какой она есть.

– Тем более, что нас пока на этот прием никто не звал, – добавил Валяев. – Так что, может, и совещание состоится. К примеру – завтра.

– А что молчит Киф? – вдруг спросил Зимин. – Твое мнение, дружище?

– Неплохо бы выпить, – сказал я именно то, что думал. – И вздремнуть пару часиков после этого. Интересно, в номере есть бар? И насколько там дороги напитки?

– Я хочу быть им, – удивив меня, изрекла Вежлева. – Ничего человека не волнует. Мне бы так.

– Не советую, – покачал головой я. – Мной быть не сахар. Меня все время кто-то использует в своих играх, в меня стреляют, меня бьют, у меня даже дома, по сути, нет. А еще я лысею.

– Да не лысеешь ты! – топнула ногой Марина. – Успокойся. Вот же какой злопамятный.

– Это хорошо, – одобрил я, посмотрел на грушу-брелок и продолжил: – Нумер 23. По ходу – вон он. Я пошел, встретимся через пятьдесят пять минут.

Сказал – сделал. Не дожидаясь, до чего договорятся мои спутники, я направился к номеру.

– Прием, – послышалось за спиной. – Ну что за невезение! А у меня одни деловые костюмы, ни одного вечернего платья с собой. Я же и подумать не могла!

– У меня тоже, – пискнула Танюша.

Что ей на это ответила Вежлева, я не знаю, поскольку зашел в номер.

«Мрачновато», – это было первое, что мне пришло в голову, как только я щелкнул выключателем и в номере зажегся неяркий свет.

Стены в нем были темно-багровые, причем это оказались не обои и не краска, они были обтянуты материей, вроде как даже шелком. Задернутые шторы были такого же цвета, и покрывало на широченной кровати, стоявшей посредине комнаты, тоже.

Атмосферы добавляла и огромная, в половину стены, картина, висевшая над кроватью, на ней римские легионеры со зверскими лицами убивали каких-то бедолаг в белых одеждах. Собственно, они-то, эти одежды, и были единственным светлым пятном здесь. Они – да еще конверт, лежащий на письменном столе, стоящем в углу комнаты.

Я бросил в угол рюкзак, стянул «чопперы», поморщился от запаха, который неминуем после почти полудня топтания в них, и прошлепал к столу, оставляя за собой влажные следы на полу.

В конверте оказался всего один листок, со следующим текстом:

«Досточтимый Харитон Никифоров.

Мы рады пригласить вас на небольшое семейное торжество в качестве почетного гостя.

Надеемся, что вы сочтете возможным посетить нас.

Мероприятие состоится сегодня, транспорт, который доставит вас на место, будет подан к 20-30».

Сам текст был напечатан, но ниже него имелась приписка от руки:

«Быть непременно».

«Мы». Кто – «мы»?

Авторство рукописного примечания, положим, сомнений не вызывает, но вот это «мы» меня смущает невероятно. Хотя – может, «мы, Старик Первый»? Да ну, чушь какая. Ладно, эта загадка прояснится, и скоро. Да и не это главное, беда теперь в другом.

Ах, Вика, Вика, ты-то умница, а вот я дубина стоеросовая. Все ты правильно мне, долбоящеру, говорила. И в чем мне теперь идти на это мероприятие? В джинсах? Вежлева хоть в деловом костюме будет, это еще куда ни шло, а мне что делать? Нет, я далек от всех этих условностей, да и в письме по поводу формы одежды ничего не написано, но и так понятно – в свитере там делать нечего, мероприятие светское и в своей нынешней одежде я там буду смотреться как дурак. А им себя ощущать никогда не охота, что бы я там кому ни говорил.

Пойти бы, купить – да куда? Есть ощущение, переходящее в уверенность, что меня отсюда особо никто не выпустит. Может, все же пойти, пообщаться с портье? Такие как он здесь все знают, может, подскажет чего, на предмет проката костюмов или магазина поблизости. Времени осталось немного, но оно еще есть.

Я побарабанил пальцами по столу, положил на него письмо и достал из кармана сигареты. Плакатика «Не курить» на каком-либо языке тут нет, а пепельница, наоборот, в наличии, вон стоит. Значит – можно подымить.

Закурив, я отдернул штору и снова удивился – окна в моем привычном понимании здесь не было. Имелась какая-то бойница, в которую был вделан витраж в сине-красных тонах. Экзотика. Хотя – это как раз укладывается в определенные стереотипы, как-никак – готическая архитектура. Город с многовековой историей и все такое.

Немного помучившись с засовами, я его все-таки открыл и с удовольствием вдохнул морозный воздух.

В этот момент в дверь постучали, и, не дожидаясь моего согласия, в номер вошли Зимин и Валяев, каждый из них в руках держал листки, такие же как тот, что лежал на моем столе.