Снисхождение. Том 2

– Да надо стратегию определить, – снова зевнул я. – Помнишь, мы про новую акцию говорили? Ну, каждый должен был придумать нечто такое, что оживит игровое сообщество, относительно нашего издания?

– Помню, – Вика склонила голову к плечу. – Но отчего-то мне показалось, что ты эту идею в сторону отставил. Вроде как прием идей должен был состояться еще на той неделе, но не воспоследовало.

– Днем раньше, днем позже, – философски изрек я. – Тема, конечно, важная, но не слишком горящая.

– Это ты сейчас уже себя выгораживаешь, – справедливо заявила Вика. – И маскируешь свою забывчивость и непунктуальность. Ага, отвел глаза! Угадала.

– Не критикуй меня, – притворно-недобро посоветовал ей я. – Я ведь злопамятный.

– Есть такое, – согласилась со мной Вика. – Так по тебе и не скажешь, но да – злопамятный. Хотя и отходчивый.

– На самом деле я и добро, и зло помню одинаково, – уже всерьез сказал ей я. – И платить за то и другое стараюсь своевременно и сполна.

– И вдумчивая музыка сейчас вот так должна заиграть: «ты-ды-дым-пум», – засмеялась Вика. – А камера сначала непременно тебя возьмет крупным планом, а потом меня. И я еще вот эдак понимающе кивну, и глаза у меня будут грустные-грустные. Никифоров, ты говоришь, как герой сериала, одного из тех бесконечных, что по «России» идут.

– Можно подумать, мы с тобой – не они, – ухмыльнулся я. – В смысле – не герои сериала. Сама посуди – нас кидает из огня в полымя, а мы все еще живы. Если бы это был не бесконечный сериал, то тебя бы давно уже изнасиловали, а меня пристрелили.

– Сплюнь, – посоветовал с переднего сидения Ватутин. – Накаркаешь.

– В самом деле, – Вика заерзала. – Глупость сказал – и улыбается. Не хочу я, чтобы меня насиловали. Нет, если это будешь ты, если ролевая игра – то еще ладно. Но чтобы какие-то посторонние хмыри…

– Не знаю даже, кто из вас двоих… э-э-э-э… экстравагантней в высказываниях, – неожиданно вольготно снова подал голос Ватутин, до этого он себе подобного не позволял. – И это меня очень пугает. Таких как вы невероятно трудно охранять, вы мыслите нешаблонно и поступаете нелогично.

– Вот неправда, – судя по тону, Вику эти слова задели. – Все у нас шаблонно, просто вы с обычными людьми редко общаетесь.

– Что ты вкладываешь в слово «обычными»? – заинтересовался я.

– Ну-у-у, – Вика отвела глаза. – Я имею в виду – такими, которые на метро ездят и полуфабрикаты едят. С такими, какими мы еще недавно были.

– Не припоминаю, чтобы мы выходили из рядов обычных людей, – не удержался от насмешки я. – По крайней мере, мой личный статус не изменился.

Вика хотела что-то сказать, но не успела – машина остановилась у здания, в котором находилась наша редакция.

– Вот так так, – голос Ватутина ощутимо заледенел, из него ушли живые нотки, звучавшие еще секунду назад. – А что тут делают эти двое? Откуда они взялись?

– А я что говорила? – немного нервно произнесла Вика. – Сериал. И сейчас начнется новая сюжетная линия.

– В которой мы все умрем, – подытожил я, привстав, чтобы посмотреть через лобовое стекло на тех, о ком говорил Ватутин.

Речь, несомненно, шла о двух молодых людях с кожаными папочками под мышками, отиравшихся близ главного входа в здание. Тут всегда был редкостный ветродуй, плюс нынче было просто морозно, потому они в своих дорогих и стильных, но коротеньких пальто и с непокрытыми головами чувствовали себя крайне неуютно. Хотя это я мягко выразился – они попросту задубели. В каком-то смысле я им даже посочувствовал – мне очень хорошо помнилась одна недавняя ночь, когда я сам промерз до костей. С другой стороны – это не Канны, это Москва, и одеваться в наших широтах надо соответственно. Пуховик, шапка, исподнее – иначе никак, иначе вас навестят дружные братья – цистит и простатит.

Я, если честно, иногда и сам офигеваю от безрассудности иных представителей молодежи, особенно тех, кто женского пола. Нет-нет, все тот же цистит – дело добровольное, и тут каждый для себя сам выбирает – здоровье или мода. Но все-таки – когда на улице минус тридцать, то рассекать по ней без шапки, в короткой куртке, под которой то и дело мелькает запирсингованное загорелое пузико, и в джинсиках, настолько туго натянутых на заду, что присутствие там чего-то, кроме стрингов, исключено – это верх неблагоразумия. Прогулка по зимней Москве в таком виде обычно длится час-полтора, лечение же потом от кучи женских хворей и бесплодия – десятилетия. Я всегда говорил, что женщины – они во многих вопросах куда разумнее мужчин, но иногда эта моя убежденность немного пробуксовывает, особенно после того, как увидишь вот такую красотку.

– Ватутин, кто это? – Вика, подвинув меня плечом, окинула взглядом ежащихся молодых людей. – А?

– Они из аппарата Зимина, – пояснил телохранитель. – Тот, что слева, повыше – он из его канцелярии, тот, что справа – из департамента кадров.

– Кадры же под Ядвигой? – удивился я. – При чем тут Зимин?