Снобы

Эдит остановилась у картинной галереи, разглядывая выставленные в витрине наброски. Пока она там стояла, рядом затормозил сверкающий лимузин. Шофер помог женщине ближневосточной внешности выйти из машины и открыл перед ней дверь в магазин. Глядя на это сильно нарумяненное, укутанное в соболя существо, сверкающее на солнце бриллиантовыми браслетами, Эдит внезапно подумала о своей свекрови. Леди Акфилд ни за что не стала бы подавать себя вот так. Она приехала бы на такси, без лишней суматохи, достаточно скромно одетая, но с великолепным жемчугом на шее, и полагалась бы на то, что управляющий ее узнает. И тем не менее, если бы эти две женщины встретились, то жительница Средиземноморья волновалась бы и нервничала в присутствии леди Акфилд, а та держалась бы с ней вежливо, но безразлично.

Их столкновение в маленькой библиотеке в Бротоне не только не уронило леди Акфилд в глазах Эдит, наоборот, парадоксальным образом заставило последнюю, сжав зубы, проникнуться уважением к взглядам свекрови. Эдит всегда слегка презирала тех представителей ее общества или, вернее, общества Чарльза, которые лебезили перед маркизой, но за последние несколько дней ей пришлось пересмотреть свои чувства. В первые дни своего замужества она, пожалуй, жаждала того, что было естественной составляющей повседневной жизни этой женщины в мехах, – роскоши, блеска, общения со знаменитостями. Юная Эдит Лавери ошибочно решила, что все это связано с миром графини Бротон, и пришла в недоумение, когда бо́льшая часть ее новой жизни оказалась совершенно обыденной. Она знала: леди Акфилд считает, что она, Эдит, почерпнула эти представления из романов и биографий XIX века. Эдит даже пыталась иногда защищать свою мать от обвинений, что та забивала ей голову мещанскими фантазиями, но постепенно поняла, что обвинения эти были недалеки от истины. В действительности жизнь с Чарльзом оказалась такой однообразной и лишенной перемен по сравнению с этими напичканными действием сюжетами, блистательными бальными залами, заполненными сильными мира сего, и судьбами в стиле леди Палмерстон, а ведь именно этого она с таким нетерпением ждала.

И все-таки в тот день на дефиле у Харди Эмиса, когда толпа расступилась перед леди Акфилд и ее не особенно выдающимся королевским высочеством, как Красное море перед Моисеем, Эдит увидела, от чего она так легкомысленно отказалась – от ключа к любой закрытой двери в Англии и большинству дверей по всему миру, по крайней мере в обществе, населенном людьми, падкими на внешний блеск. Титул и земли, может быть, и не обеспечат ей приглашение в Кэмп-Дэвид, но даже в XXI веке ей незачем гулять одной по Палм-Бич. И Эдит уже знала, что этих самых людей, снобов, чья жизнь посвящена тому, чтобы собирать вокруг себя тех, кто подкрепил бы их собственный статус, – этих людей в десять раз больше, чем всех остальных. Такая власть, как у леди Акфилд, может быть, и не имеет веса с точки зрения общего положения вещей в мире, но это было что-то. А отказавшись от нее, что она получила взамен? Может быть, жизнь в Бротоне и была скучна, но что можно хорошего сказать про жизнь на Эбери-стрит? Что ей больше нравится – шум без блеска или блеск без шума? Она вышла из суетного светского мира, капризно надув губки от скуки, и за одну ночь из козырной карты на зеленом сукне Общества превратилась в недочеловека, с которым люди стыдятся показаться на улице.

Почти дрожа от захлестнувших ее мыслей, Эдит пошла дальше. Потом она задумалась о двух мужчинах. Прекрасно сознавая, что вышла за Чарльза из-за его имени и состояния, она все время подсознательно предполагала, что, если бы у него не было ни того ни другого, она бы на него и не взглянула. За два года совместной жизни он начал вызывать у нее негодование – сейчас это казалось нелепым даже ей самой – из-за того, что он якобы соблазнил ее своими богатством и знатностью, не будучи при этом личностью, с которой ей было бы не скучно. А ведь на самом деле это она его преследовала. Но Эдит настолько была склонна подыскивать себе оправдания и не любила быть с собой откровенной, что к моменту появления Саймона Чарльз уже казался ей чуть ли не бесчестным соблазнителем.