Сноходец

На исходе лета Яринка всё-таки не выдержала и пошла на примирение с Лешкой. Он был рад, он всё простил, словно она не исчезала, словно не пряталась от него по всему городу. Ему бы только смотреть в эти глаза. Но трещину не залечишь. Яринка больше не могла любить, больше не могла верить, что он с ней потому, что… слова "странника" запали в душу. Её не любят, к ней тянутся, её хотят, но это совершенно другое. Иллюзия любви, желание запретного плода, пускай и подсознательное. Нет, конечно же, Лешка не лицемерил. Он сам не понимал природы своих чувств, да и не задумывался над таким вопросом. Для него все было просто и понятно — он её любит. Но… она уже смотрела по-другому. И всё же хотела еще хоть раз искупаться в его нежности. А еще хотела поехать в Архангельскую область, к Женьке. Нет, сам Женька не был интересен. Там лес. Дикий первозданный лес, а не рукотворные парки и скверы города. Яринке было жизненно необходимо хоть ненадолго объединиться с природой. Иначе тело не выдержит. Хрупкое человеческое тело не в состоянии выдерживать даже силу техника — потому доморощенные колдуны всегда так слабы и болезненны. Яринка это знала, отец рассказывал, да и бабушка учила силы восполнять.

Озеро манило, звало прохладой, искушало. День выдался необычайно жарким для таких северных широт. Яринка не смогла отказать себе в удовольствии окунуться, смыть жар и пыль летнего дня, приправленного терпкими запахами ягодно-грибного леса. С самого рассвета и до полудня Яринка с Лешкой в сопровождении женькиного тестя бродили с корзинками по чаще. Устали, запылились, насквозь пропитались запахом хвои. Девушка сбросила сапоги, одежду и, как была в нижнем белье, так и запрыгнула среди кувшинок.

— Ты гляди, как плывет, ну прям русалка, — прищелкнул языком старик, прослеживая взглядом путь среди кувшинок. И вскрикнул, на бегу снимая сапоги, влетая в воду — Яринку неожиданно затянуло невесть откуда взявшимся водоворотом. Побежал и Лешка.

Пожилая женщина склонилась над тазом с водой. За её спиной Яринка мельком увидела Марию. Не зная, что на самом деле происходит, девушка предположила, что мать решила обратиться к колдунье. Но что они делают? Старуха что-то шепчет, посыпает водное зеркало каким-то порошком… и Яринку все сильней и сильней затягивает в водоворот. Еще немного, и дыхание закончится. И нет никакой возможности вырваться. Нет, есть. Собравшись с силами, девушка скрутила воду в тугой жгут, позволив ему выпрямиться прямо в зеркало колдуньи. Ту отбросило мгновенно, отшвырнуло далеко назад. Что произошло дальше, Яринка не видела. Высвободившаяся из водоворота вода выбросила девушку на поверхность, почти в руки бросившихся спасать тонущую.

Неделю Яринка металась в бреду. Участковый врач констатировал грипп, прочие посчитали, что при купании девушка попала в холодные ключи, за что и поплатилась. Лечили дома, в больницу не отвозили. Постепенно горячка отступила, сознание Яринки прояснилось. Едва почувствовав себя выздоровевшей, девушка попросила Лешку отвезти её обратно в Питер. Не проронив ни слова о происшествии на озере, она попросила Лешку больше не приближаться к ней. Не могла объяснить, как волнуется за него. В итоге сорвалась в истерику, окончательно разругавшись.

Сессия дышала в затылок, и Яринке пришлось вернуться в институт, взяв отпуск на работе. Учеба немного отвлекала от безрадостных мыслей, как способны пустяки отвлекать от серьезного. Одногруппники, все как один, старше девочки как минимум на три года, отнеслись с любопытством и снисходительностью к тому, что она сразу поступила на третий курс. Натуры творческие, тонкие, как говорится, они прониклись покровительством по отношению к вымученной, изможденной последними событиями однокурснице. Она была милым ребенком с уставшими глазами, вмещавшими в себя едва ли не вселенскую скорбь. Ее не спрашивали, но пытались развеселить, отвлечь. Она охотно шла на контакт, в новых знакомствах топя отчуждение от Лешки.

Работа и учеба поглотили Яринку полностью, отгородив от всего остального мира. Это был время, когда она жила лишь за гончарным кругом, по вечерам растворяя свою боль в дешевом вине, исчезая за дверями общежития, прячась от посторонних глаз.

— Позлиться бы на нее за "все по блату, по протекции", а не получается. Видать, и "блатные" тоже плачут, — переговаривались между собой сокурсники. Говорки доходили и до ушей Яринки, но она лишь подставляла стакан под новую порцию портвейна. И жалела, что не может забыться и уйти в запой. После каждой пьянки приходилось сутки отлеживаться с головной болью, от спиртного воротило, какой уж тут запой, если не можешь похмелиться и сорваться в пике. Организм сопротивлялся, как умел, и одержал победу, доказав девочке, что дорога в алкоголизм ей навсегда закрыта. И она растворилась в работе, находя какое-то болезненное удовольствие в созидании.