Снова домой

Торт украшали шестнадцать свечей, шестнадцать розовых витых свечек, которые в супермаркете «Сейфуэй» стоили тридцать долларов упаковка.

Слезы навернулись ей на глаза. Лина перестала видеть торт, скатерть с подарками слилась в одно большое расплывчатое красно-белое пятно. Рассердившись на себя за эту неожиданную слабость, Лина смахнула слезы и вышла из кухни.

Что это вдруг с ней случилось?! С чего бы ей распускать нюни при виде дурацкого торта?

Однако Лина знала, в чем тут дело. Мать купила самые дорогие шары, самый лучший для такого случая торт. Лина не сомневалась, что мать с огромным тщанием выбирала каждый подарок.

Но она также не сомневалась, что подарки ей не понравятся. С матерью всегда так: хочет как лучше, а получается хуже нельзя.

Раньше все было по-другому. Лина отлично помнила то время, когда песня Хелен Редди «Ты и я против всего мира» была любимой у них с матерью. Тогда они обе постоянно напевали ее, вместе под эту музыку танцевали и смеялись.

И вот сейчас, глядя на этот дурацкий покупной торт, Дина почувствовала, насколько ей не хватает тех прежних вечеров, когда она, бывало, забиралась в постель к матери перед сном, когда они вместе пекли пироги и при этом напевали всякие смешные песенки. Боже, Лина и признаться себе не могла, до какой степени ей всего этого недостает...

– С днем рождения, хорошая моя, – неожиданно раздался голос матери.

Лина подняла голову. Мать и отец Фрэнсис стояли в проходе, отделявшем кухню от гостиной. Оба они улыбались.

Лина плакала – сама не могла поверить в то, что плачет. Плачет.

Распрямив плечи, она с шумом втянула в себя воздух. Затем лениво привалилась к стене. Она чувствовала, как вновь входит в созданный ею самой образ: бунтовщицы в кожаной куртке. В этом образе она со всеми должна была разговаривать исключительно дерзко, бросая колючие ннгляды исподлобья. Этот образ предполагал, что чувства одиночества или потребности быть рядом с матерью, под материнским крылом, у нее и быть не может. Лина пыхнула сигаретой, глубоко вдохнула дым, улыбнулась – чуть скривив губы, как это делал Элвис, – и пробурчала:

– Спасибо-тебе-мам.

Мадлен уставилась на сигарету в руке дочери. Радостная улыбка сошла с ее лица, сменившись разочарованием.

– Я ведь просила тебя не курить в доме.

«В таком случае заставь меня не курить...» Лина смотрела на мать в упор, смотрела нагло, не мигая. С легкой усмешкой на губах Лина двинулась в сторону матери, громко топая своими тяжелыми ботинками. Подойдя вплотную, она сделала еще затяжку.

– В самом деле?

На мгновение ей показалось, что мать сейчас предпримет что-то решительное, скажет какую-нибудь резкость. Лина ждала.

Но Мадлен только чуть заметно пожала плечами.

– Сегодня твой день рождения... Давай не будем ссориться.

– Лина, пойди выброси сигарету, или я заставлю тебя съесть церковную печать, – вмешался отец Фрэнсис.

– Ого, серьезная угроза! – Присвистнув, Лина пошла на кухню, затушила окурок под струей воды и выбросила в мусорное ведро.

Когда она обернулась, то заметила, что никто из взрослых не пошевелился. Отец Фрэнсис и ее мать стояли застыв, как две фигуры из музея мадам Тюссо. Они стояли рядом, как всегда. Друзья – водой не разольешь.

Сегодня Фрэнсис выглядел еще более симпатичным, чем обычно. Он был высокий, стройный, чем-то похожий на балетного танцора. И хотя в своей сутане Фрэнсис нередко выглядел каким-то не от мира сего, в мирской одежде он смотрелся очень даже привлекательно. Вот и сейчас на нем были голубые потертые джинсы «Левис» и просторный свитер с надписью «GAP» на груди. А уж из-за его обаятельной улыбки шестнадцатилетние девчонки вообще чуть с ума не сходили...

Фрэнсис смущенно запустил руку в свои густые светлые волосы и улыбнулся:

– Ну, Лина-балерина, как оно, чувствовать себя шестнадцатилетней?

Лина пожала плечами.

– Нормально.

Мать грустно улыбнулась дочери.

– А я помню, как мне исполнилось шестнадцать.

Фрэнсис взглянул на Мадлен, и Лина заметила, как в его взгляде мелькнула та же грусть.

– Да, – мягко произнес он. – Это было примерно в это же время года.

И опять, уже в который раз, Лина почувствовала, что взрослые опять забыли о ней.

– Эй, что это вы? Сегодня мой день рождения, а не вечер воспоминаний!

Мать улыбнулась.

– Конечно, ты права. Что скажешь, если мы начнем распаковывать подарки?

Лина взглянула на груду свертков и пакетов, лежащих на кухонном столе. Большие, яркие, обернутые в красивую бумагу коробки – и ни в одном из них не было того, чего она хотела.

Лина вновь посмотрела на мать, и внезапно ей стало страшно при мысли о том, что она собралась сегодня сделать. А мать так старалась... Она всегда так старается ей угодить, а тут такое... Это может просто разбить ей сердце...

Мать сделала шаг в сторону дочери, раскрыв объятия.

– Детка, в чем дело?

Лина напряглась, отступила назад, зная, что прикосновение матери может вновь вызвать слезы.

– Не называй меня «деткой». – С ужасом Лина почувствовала, что голос ее дрогнул.

– Дорогая...