Снова и снова

«Это — первое из многих утверждений, которое, будучи неверно интерпретированным, вызвало у многих читателей веру в то, что все формы жизни, независимо от степени их разумности и моральной направленности, наделены судьбой. Но все объясняет первая строка. В ней Саттон пользуется местоимением «мы», а любой лингвист, даже студент, понимает, что так можно сказать только о своей нации, о своем роде, о себе подобных. Если бы Саттон имел в виду все формы жизни, он бы так и написал: «все формы жизни». Но, использовав личное местоимение «мы», он тем самым обозначил свою принадлежность к роду человеческому, и только к человеческому. Он, видимо, ошибочно полагал (и это было весьма широко распространенным заблуждением в его дни), что Земля была первой планетой в Галактике, на которой зародилась жизнь. Нет сомнений в том, что Откровение, которое Саттон получил в виде своего величайшего открытия — Судьбы, позднее частично было извращено. Тщательные исследования однозначно установили, какие отрывки оригинальны, а какие — нет. Искаженные места в книге отмечены и прокомментированы соответствующим образом».

Саттон быстро перелистал книгу. Больше половины текста было снабжено пространным комментарием. На некоторых страницах так вообще — всего-навсего две-три строчки текста, а остальное место занимали пространные сноски.

Он захлопнул книгу и до боли в руках сжал ее.

Господи! Не человеческая жизнь, нет, не только… Все формы жизни, конечно… Все живое!

Все перевернули. Переврали, стервецы!

Начинать войну, чтобы переписать книгу! Чтобы все переиначить по-своему. Они строили планы, дрались и убивали, чтобы великий покров Судьбы простерся исключительно над человечеством, чтобы эта раса самых жестоких хищников, каких когда-либо порождала природа, присвоила себе то, что принадлежало не только ей одной, а каждому живому существу…

Я должен хоть попытаться навести порядок. Этому надо положить конец. Надо что-то такое придумать, чтобы мои слова остались там, где я их поставил, чтобы любой, кто прочтет, все понял, понял как надо.

Господи, ведь это так просто! У всякой твари есть своя судьба, не только у человека.

Судьбы!.. Судьбы ждут, и, как только родится новая жизнь, одна из них устремляется к ней, чтобы остаться с ней до конца. Я не знаю ни как, ни почему это происходит. Я не знаю, действительно ли мой Джонни рядом со мной, или он разговаривает со мной оттуда, из системы Лебедя. Но он — со мной. И я знаю, он со мной останется.

Но, черт, все равно ревизионисты переврут мои слова, дискредитируют меня, изменят всю книгу, выкопают из прошлого какие-нибудь скандальные подробности о нашем семействе, раздуют их и опорочат мое имя.

Кто-то из них уже поговорил с Джоном Генри Саттоном, и старик, наверняка, выболтал ему много всякого, что им могло пригодиться. Он же пишет в письме, что в каждой семье не без урода, и это, естественно, так. И поскольку он был старым добродушным болтуном, то и выболтал там все про этих самых уродов.

Однако его россказни в будущее не попали, не принесли никакой пользы. Что-то случилось, и пришелец не смог вернуться в свое время. Ведь это именно он заявился на ферму с перевязанной головой.

Что-то там случилось.

Саттон медленно поднялся.

Что-то там случилось… И я догадываюсь, что. В месте под названием Висконсин, шесть тысяч лет назад…

Твердой походкой он направился к креслу пилота.

В Висконсин.

31

Кристофер Адамс вошел в кабинет, повесил на вешалку пальто и шляпу.

Он подошел к письменному столу и, опускаясь в кресло, вдруг замер и прислушался.

Психо-трейсер работал!

«Трик-трак, — бормотал трейсер. — Трик-трак, трик-трак, клик…»

Адамс, так и не успев сесть, выпрямился, подошел к вешалке, одел пальто и шляпу.

Выходя, он сильно хлопнул дверью.

Этого за ним раньше тоже не водилось.

32

Саттон плыл к берегу, рассекая воду сильными, размашистыми гребками. Вода была теплая. Она что-то шептала ему низким, влажным голосом.