Снова с тобой

Она имела в виду старое лютеранское кладбище, расположенное в восьми-девяти милях от города. Несколько лет назад церковь у кладбища подмыло наводнением, поэтому теперь там было безлюдно. Пустынные тропинки под тенистыми старыми деревьями оказались идеальным местом для неспешных прогулок.

Или для разговоров, не предназначенных для чужих ушей.

Ощущение легкости в животе Бронуин усилилось. «Еще не поздно пойти на попятный, – шептал ей внутренний голос. – Тебя никто не держит под прицелом». Внезапно Бронуин задумалась о своей сестре и о ее матери. Нет, отказываться от замыслов нельзя. Ей вспомнился плакат на стене в классе мистера Мелника: «Carpe diem» – «Лови день». «Пока он не поймал тебя», – мысленно добавила Бронуин, садясь в «камаро».

Через несколько минут они уже мчались по шоссе, опустив стекла, и длинные волосы Бронуин трепетали, как знамя на ветру. Она украдкой поглядывала на Данте, который не сводил глаз с дороги. Одинаковые блики дрожали на выпуклых линзах его очков. Над сигаретой, зажатой в двух пальцах, вился дымок, ветер относил его в сторону. Если его поймают в офисе Роберта, размышляла Бронуин, никто не поверит, что это она подбила его на такой поступок. Данте опять окажется за решеткой, а она отделается в худшем случае условным сроком.

Но без Данте ей не обойтись. С тем, что Бронуин знала только из фильмов и книг, Данте сталкивался лично. К примеру, он умел без ключа завести машину… или отпереть замок. В офисе нет системы сигнализации, стало быть, пробраться туда ночью для Данте проще простого.

Вскоре он притормозил у кладбища, где пыльная дорога делала поворот в тени деревьев. На расстоянии десятка ярдов слева виднелось ветхое деревянное строение с дверями, запертыми на ржавый амбарный замок, – все, что осталось от прежней церкви. Заросшая тропа вела к каменным надгробиям на склоне холма.

Бронуин собиралась выйти, когда Данте остановил ее:

– Подожди.

Он снял очки и бросил их на приборную доску, а потом придвинулся ближе, чтобы поцеловать Бронуин. Поцелуй был медленным, сладким и волнующим. Бронуин казалось, что она спускается с первого гребня «американских горок». Данте целовался не так, как другие парни, – те словно просили разрешения. А он просто делал то, что хотел… и выполнял тайные желания самой Бронуин.

Его губы приоткрылись, кончик языка неспешно исследовал ее рот. От Данте слабо пахло табаком, и, хотя Бронуин не нравилось, что он курил, во время поцелуев этот запах возбуждал ее. Наверное, благодаря ему Данте казался более взрослым и опасным. Бронуин вздрогнула от удовольствия, когда он обхватил ладонью ее затылок, запустил пальцы в волосы и принялся нежно поглаживать ее голову. А когда он провел по ее подбородку большим пальцем, она слабо застонала.

Сначала робко, но постепенно смелея, Бронуин открыла рот, коснулась языком губ Данте, просунула ладонь под его футболку и ощутила желобок позвоночника между упругих выпуклых мышц. Ее ладонь липла к влажной коже. От Данте пахло табаком, смазкой и жидким мылом, которым он мылся над ржавой раковиной в мастерской Стэна. Бронуин представила, как он раздевается донага, споласкиваясь под душем, и ощущение тяжести внизу живота усилилось, дыхание сбилось.

Ладонь, лежащая на ее бедре, напоминала ей о том, как однажды Данте расстегнул ее джинсы и просунул пальцы под резинку трусиков. Бронуин вдруг стало стыдно – от того, что у нее между ног все увлажнилось. Когда он слегка ввел в нее палец, она замерла, боясь шевельнуться и чувствуя себя на грани какого-то постыдного, но волнующего поступка, как по ночам, когда она ласкала сама себя под одеялом, доходя до исступления.

Но на этот раз Данте просунул руку под ее тенниску и расстегнул лифчик. Бронуин тихо застонала, совсем не стыдясь своей маленькой груди, как бывало с другими парнями. Данте благоговейно приподнял ее грудь на ладони, его мозолистые пальцы подрагивали, касаясь обгоревшей на солнце кожи.

– Какая ты горячая, – прошептал он, дотрагиваясь губами до ее волос.

– Я уснула, загорая у пристани.

– Жаль, что меня не было рядом. Я бы разбудил тебя.

– Правда? Тогда мне грозило бы кое-что похуже солнечного ожога, – с низким смешком откликнулась она, покусывая его ухо.

Внезапно мысль об отце вызвала у нее неловкость. «Ничего не случится, папа ни о чем не узнает», – убеждала она себя. Но испытанный способ на этот раз не подействовал: чувство вины не проходило. Потому, что сама она помнила обо всем. И почему-то считала, что предает отца. Во-первых, прежняя близость между ними исчезла. Когда-то у нее не было секретов от отца. А теперь они говорили лишь о пустяках и повседневных делах.

Бронуин резко отстранилась.

– Может, лучше погуляем? – предложила она. – Здесь слишком душно. Я хочу подышать.