Снова три мушкетера

Д'Артаньян подумал было, что несчастную помилуют, однако он просто плохо знал судейскую практику. Последней фразой неизменно заканчивались все приговоры по делу ведьм, колдунов и еретиков. Передача в руки светской власти во всех случаях означала сожжение на костре.

Палач помог женщине взойти на помост и, прежде чем поднести зажженный факел к сухим поленьям, сорвал с головы несчастной колпак. Копна золотистых волос рассыпалась по плечам.

Молодой человек вздрогнул: в облике приговоренной ему на мгновение почудились знакомые черты. Но несчастная колдунья Анна Перье не могла быть Камиллой де Бриссар. Д'Артаньян призвал на помощь самообладание и постарался не терять голову. Это было нетрудно в чумном городе, будучи окруженным со всех сторон толпой бесноватых.

Небо потемнело, низкие тучи плыли над головами людей, окончательно придавая всей сцене зловещий колорит.

Человек, встреченный ими на улице, говорил, что имя Камиллы ему знакомо, а следовательно, она жила в Клер-мон-Ферраие под настоящим, а не вымышленным именем.

Мушкетер потряс головой, стараясь разогнать наваждение, и поворотил лошадь. Они с Планше начали выбираться из толпы.

Позади послышался треск сухих поленьев, пожираемых пламенем, - это означало, что палач, спустившись с помоста, поднес факел к костру и уже ничто на свете не в силах спасти несчастную Анну Перье.

Планше снова перекрестился.

Раньше, во времена так называемого мрачного Средневековья, дрова и хворост при казнях складывали с таким расчетом, чтобы дым быстро задушил жертву. Обычно их наваливали вокруг нее во весь рост. При таком расположении решительно не было видно, что происходит, и если дым не делал своего дела, то палачу предоставлялась возможность своевременно удавить осужденного или заколоть его.

Сожжение действительно заживо стало обыденным явлением именно в более цивилизованную эпоху Возрождения и сохранилось до описываемого нами времени. Эшафот делали таким высоким, что, подложив огонь, палач уже не мог без риска для жизни достать свою жертву и при всем желании не мог сократить ее страдания.

Возможно, наш просвещенный читатель придет в недоумение и даже возмутится, что молодой человек не предпринял попытки спасти молодую женщину. Однако следует принять во внимание, что д'Артаньян был человеком своей эпохи. Семнадцатое столетие во Франции принято считать веком разума и зарождения позитивной науки. При этом нередко забывают, что это время было также веком колдовства, магии и астрологии.

Астроном Морен составлял гороскопы Людовику XIII, Ришелье, польской и шведской королевам, придворной астрологией занимался Кеплер, а великий Декарт просил друзей не указывать его дату рождения, не желая давать материала составителям гороскопов.

Дух колдовства витал над Францией, и эпидемии демонической одержимости охватывали целые провинции. Множество дел, связанных с одержимыми и колдунами, наводняло суды, и приговор к сожжению ни в коем случае нельзя было считать редкостью. Известный судья Реши даже гордился тем, что ему удалось приговорить к сожжению около девятисот колдунов и колдуний.

Согласно обширным демонологическим трактатам, судьи должны были выявить у преступника наличие соглашения с Дьяволом, на что указывали различные неоспоримые признаки: дьявольские стигматы на теле, невнятное бормотание и прочие не менее убедительные доказательства.

Поскольку и таковые не всегда имели место, судьям со всей серьезностью приходилось проверять печные трубы в поисках следов того, что подозреваемые вылетали через них на шабаши, и изучать предварительно окрещенные, а затем проткнутые или расплавленные восковые фигуры. Сжигая одну из таких фигур, Филипп VI приговаривал: "Посмотрим, кто сильнее, - Дьявол ли погубит меня, или Бог спасет".

Полагая, что сказанного выше достаточно для воссоздания правдивой и безыскусной картины нравов эпохи, мы вернемся к нашему герою.

Направляя лошадь сквозь толпу, он ощутил, как на лицо ему упали первые крупные капли дождя. Мушкетер опустил поля шляпы, и в этот момент хлынул настоящий ливень.

Толпа заколыхалась, в ней стали появляться воронки и промоины. Люди с испугом задирали головы к почерневшим небесам. Потоки воды сделали свое дело - пламя, не успевшее как следует разгореться, было затушено ими. Помост скрылся в клубах дыма от потушенного костра.

Какой-то старик в поношенной черной одежде с криком безумной радости бросился к затухшему костру.

- Вот он, Божий суд! - выкликал он, стараясь прорваться к осужденной. - Не бойся, доченька. Господь не покинул нас, он не оставил нас своей милостью! - кричал старик.

Стражники, сами съежившиеся под сильнейшим ливнем и растерянные тем обстоятельством, что он пошел как раз в тот момент, когда был зажжен костер, отталкивали старика от эшафота, не проявляя, впрочем, особого рвения. Человек в сутане тоже смешался и не знал, как поступить.

Площадь почти опустела. Горожане торопливо расходились и разбегались по своим мрачным домам, многие из которых превратились или в недалеком будущем могли превратиться в склепы.