Снова в школу (ЛП)

Я подключаюсь к своему внутреннему грязному доктору Сьюзу (писатель).

— У Гарретта толстый член.

Он показывает мне большой палец вверх.

— Я одобряю это сообщение.

И мы оба смеемся.

Немного погодя Гарретт спрашивает:

— Почему ты до сих пор не замужем?

Я фыркаю, приподняв одну бровь.

— Моя сестра поговорила с тобой, не так ли?

Из горла Гарретта вырывается смешок.

— Почему ты до сих пор не женат?

— Нет веской причины. — Он легко пожимает плечами, как и всегда. — Я просто не встретил той, на ком хотел бы жениться. Или ту, которая хотела бы выйти за меня.

— То же самое.

— Значит, никаких серьезных отношений?

Теперь моя очередь пожимать плечами.

— У меня были отношения. Не знаю, можно ли назвать их серьезными.

— Значит, ты хочешь сказать, что я все еще нравлюсь тебе больше всех? Я все еще парень номер один?

— Это имеет для тебя значение?

— Ты знаешь меня с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет. Когда это быть номером один не имело для меня значения, Кэлли?

Я закатываю глаза, уклоняясь от вопроса. Потому что Гарретт итак достаточно самоуверен… И да, он все еще номер один в моей книге жизни.

~ ~ ~

А потом, позже, мы сидим в своих креслах, лицом друг к другу. Воздух стал тише, как и наши голоса. Снупи спит на земле между нами, пока я глажу его длинными, медленными движениями.

Гарретт поднимает руку, проводит большим пальцем по моей верхней губе, по маленькому белому шраму над ней.

— Это что-то новенькое. Что произошло? Безумная ночь с девчонками?

— Нет. На меня напали.

Гарретт замирает и напрягается.

— Что? Когда?

Я поднимаю подбородок к звездам, вспоминая.

— М-м-м. Это был мой последний год в аспирантуре. Я шла домой из кампуса ночью, и тот парень просто появился из ниоткуда, ударил, разбил мне губу, забрал мою сумку и мой компьютер.

Гарретт хмуро смотрит на шрам, как будто хочет его отпугнуть.

— Могло быть и хуже. Мне понадобилось всего четыре шва.

— Господи, твою мать, Кэлли.

А потом я говорю ему то, о чем никогда не думала, что скажу.

— Я хотела позвонить тебе, когда это случилось.

Слова оседают между нами в течение тихого мгновения, тяжелые и многозначительные.

— Я не сказала своим родителям или Коллин, они бы взбесились. Но после того, как это случилось… Мне так сильно захотелось позвонить тебе. Чтобы услышать твой голос. На самом деле, я взяла свой телефон и начала набирать твой номер.

Взгляд Гарретта пристально скользит по моему лицу. И голос у него был хриплый, но нежный.

— Почему ты этого не сделала?

Я качаю головой.

— Прошло шесть лет с тех пор, как мы в последний раз разговаривали. Я не знала, что ты скажешь.

Он судорожно сглатывает, затем прочищает горло.

— Хочешь знать, что бы я сказал?

И это похоже на то, что мы находимся в пузыре машины времени — как будто все наши версии, прошлое и настоящее, юные и взрослые Кэлли и Гарретт, сливаются воедино.

— Да, расскажи мне.

Большой палец Гарретта снова скользит по шраму, затем вниз, касаясь моего подбородка.

— Я бы спросил тебя, где ты находишься. И тогда, я бы сел на самолет, или поезд, или лодку, или, черт, пошел бы пешком, чтобы добраться до тебя, если бы мне пришлось. И когда я был бы рядом с тобой, я бы заключил тебя в свои объятия и пообещал, что ничто и никто никогда больше не причинит тебе боли. Не тогда, когда я рядом.

Мои глаза становятся влажными, но я не плачу. Эмоции пронзают мою грудь, это чувство заботы, защиты и желания. И кости в моей грудной клетке становятся мягкими и жидкими от всей нежности, которую я испытываю к нему.

— Ты всегда была моей девочкой, Кэлли, даже после того, как тебя больше не было рядом. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Я киваю.

— Да, я точно знаю, что ты имеешь в виду.

Мы продолжаем говорить о важных и глупых вещах. Мы заполняем трещины, годы и все недостающие части между тем, где мы были, и тем, где мы сейчас.

И вот так мы начинаем. Вот как мы начинаем.

Как мы снова становимся самими собой….

Глава девятая Гарретт

Я должен был поцеловать ее.

Проклятье.

Я хотел этого больше, чем хотел своего следующего вздоха — и каждого последующего. И был момент, когда я отвез Кэлли домой, и мы посмотрели друг на друга при тусклом свете крыльца ее родителей, когда я понял, что она хотела, чтобы я ее поцеловал. Я почувствовал это притяжение.

Но я, черт возьми, колебался.

Это величайший грех, который может совершить квотербек — самый верный способ получить по заднице. Сдерживаться. Сомневаться.

Это на меня не похоже. Я действую инстинктивно — на поле и вне его, — и мои инстинкты никогда не ошибаются. Я играю, потому что даже плохая пьеса лучше, чем никакой игры вообще.

Но не прошлой ночью.

Прошлой ночью я ждал — слишком много думал — и момент был упущен.

Черт возьми.

Это невероятно раздражает меня на следующий день, все воскресное утро. Это жужжит в моем мозгу, как назойливый комар во время пробежки. Это отвлекает меня в "Магазине рогаликов", и это повторяется в моей голове за завтраком на кухне моей матери.

Нежный, розовый язычок Кэлли, словно ягода просто ждет, когда я попробую.