Сновидение

Психолог попрощалась с жандармами и посмотрела на часы: они с Леа могли успеть на автобус в 12:22 до центра Лилля, чтобы пообедать и пройтись по магазинам. Прослушивая сообщение своего отца, Абигэль присоединилась к дочери, которая уже извелась от ожидания. Трубку она повесила с досадой. Она ничего не сказала Леа, но у нее была масса планов на уик-энд: кино, жареный арахис на лилльской Гран-пляс, колесо обозрения, Музей естественной истории… Из-за этого звонка все планы рушились.

– Мне очень жаль, но шопинг не состоится, моя Жемчужинка Любви.

– Ты что, мам?

– Твой дедушка выехал сегодня рано утром из Этрета, он приедет к трем. Он хочет отвезти нас на уик-энд в Сентер-Парк[3]. Как ты на это смотришь?

Леа широко улыбнулась, открыв металлические брекеты.

– Сентер-Парк? Гениально.

– Да, гениально. Пер Ноэль возвращается…

5

Странные фотоколлажи, подписанные Абигэль Дюрнан, – вот что видел в первую очередь тот, кто входил в ее кабинет, маленькую комнатку в мансарде, смежную с ее спальней. Каждая из них была результатом десятков часов работы, цифровой обработки снимков из банков данных, монтажа, вырезания, склеивания. Они висели на стенах, заключенные в рамки. Безумные, кошмарные фрески. Женщина без рук, с собачьей мордой, с ногами, изломанными на манер пазла, горела в грозе, точно огненная птица. Близнецы-альбиносы с перламутровыми лицами и гладкими белыми волосами, усеянные шрамами от гвоздей, от бритвы, парили над поверхностью воды, черной, как отработанное масло. Чуть дальше, в углу, гигантская тень здания, исхлестанного дождем, то ли усадьбы, то ли старой психиатрической больницы, пронзенная огромными мечами и молниями.

Вода, огонь, разломы, шрамы – всякий раз. Жизнь и смерть, слившиеся в пылком поцелуе. С игрой света и теней эти безумные творения леденили кровь и, казалось, были созданы психопатом. А между тем они являлись плодом работы мозга тридцатитрехлетней женщины, дипломированного криминолога и психолога, специалиста по уголовному праву, эксперта при судах Лилля и Дуэ. Страдающей водобоязнью – в море и бассейне – и нарколепсией.

В глубине этого логова, прикрепленные кнопками к прямоугольной доске над тиковым столом, висели фотографии детей. И это уже были не монтажи. Лоскутное одеяло из открытых улыбок, хрупких фигурок, детских поз. Вот девочка – Алиса – сидит у подножия маяка в Плуманаке, белые зубки и невинный вид под ярким солнцем. Вот мальчик – Артур, – в футбольной форме, под мышкой мяч с подписью Зинетдина Зидана. Срезы жизни, интимные моменты, которые в нормальном мире навсегда остались бы в семейном кругу. Но в этом декабре 2014 года никто не жил в нормальном мире уже давно, и Абигэль знала это лучше, чем кто бы то ни было. Этот кабинет, эти лица, книги о худших преступниках планеты, запертые на ключ шкафы, ломящиеся от дел одно другого страшнее, были тому вопиющими свидетелями.

– Уже три часа утра, Аби, пора. Леа нас ждет.

Абигэль сидела, уставившись на детские лица, которые знала наизусть, – Артур, с его белокурой прядкой и вздернутым, точно стружка, носиком, Виктор, с веснушками на высоких скулах и покатым лбом, Алиса, красавица Алиса, похожая на героиню сказки, – когда голос ее отца раздался гулко, словно из мегафона. Вот и доказательство, что она задремала, на грани сна и яви. Поворот головы. Ив стоял в дверях святилища, не смея войти. Он смотрел на сюрреалистические фотоколлажи, которые его дочь делала терпеливо – и не без таланта – вот уже несколько лет, воспроизводя жуткие сцены своих кошмаров.

– Бери свой чемодан, – сказал он, потирая плечи, словно желая согреться. – Поехали. Шале в Сентер-Парк забронировано с девяти часов.

За два года отец Абигэль изменился до неузнаваемости. Минус десять килограммов, впалые щеки, лысая голова, ни следа короткого ежика, который он носил в годы службы во французской таможне. В пятьдесят шесть лет он выглядел на все десять старше.

– Я не уверена, что это хорошая идея, папа. Ты свалился вчера как снег на голову, втемяшив себе, что мы должны поехать в этот Сентер-Парк или уж не знаю куда. Я работаю над важным делом и…

– С этим важным делом, насколько я понял, жандармы копаются уже годы.

– Не годы, папа. Девять месяцев. Ровно девять месяцев с первого похищения, малышки Алисы. Вот она на фото.

Ив посмотрел на портрет девочки и отвел глаза.

– Я прошу у тебя только уик-энд. Всего два денька. В понедельник утром ты будешь на работе, а я уеду. Хоть в этом ты не можешь мне отказать, верно? Немного времени с дочерью и внучкой, вдали от… всех этих лиц. Боже мой, Аби, как ты можешь работать в таком месте?

– Речь сейчас не о месте, где я работаю. Речь вот о чем: ты являешься, предлагаешь нам уик-энд, а потом опять пропадаешь на много месяцев. Когда ты служил в таможне, было то же самое. Ты просто исчезал, никогда ничего не объясняя.

– Я был на операциях и…

– …и мы ждали тебя с мамой. Но теперь-то ты больше не на операциях. Видно, привычка – вторая натура.

Она прочла на лице отца такую боль, что прикусила язык: не стоило пререкаться с ним перед дорогой.