Сновидение

– Таким местом, мне кажется, это сложно сделать. И потом, она бы помнила, верно? При таких размерах гематомы ей должно было быть чертовски больно.

Невролог с сомнением поджала губы:

– Извините, у меня нет научных объяснений. – Она показала на лицо Абигэль на экране. – Вот, она спит. Посмотрите на ее глаза, они двигаются под веками очень быстро. Это так называемые REM, быстрые движения глазных яблок, которые бывают только в фазе парадоксального сна.

– Я это уже видел. Впечатляет.

Од Дени была женщиной маленького роста, с тонкими изогнутыми бровями и морщинистым лицом. Фредерик сам не знал почему, но ему вспомнилась Люси, австралопитек[8].

– Вы никогда не приходили с ней в центр. Она отказывается говорить с вами о своей болезни, я полагаю?

– Она очень сдержанна на этот счет. Когда она еще работала экспертом в жандармерии, не говорила о своих проблемах никому. Были, конечно, ее сиесты в ходе совещаний, она уходила поспать на несколько минут и возвращалась как ни в чем не бывало. Некоторые мои коллеги над этим подшучивали: они думали, что это все симуляция, штучки психолога.

– Нарколепсия – болезнь, которую людям очень трудно понять. Сейчас, через полгода, как она переносит испытание?

– По-разному. У нее бывают черные мысли, пограничное поведение, типа я хочу выброситься в окно, а иногда ей гораздо лучше. Вы, конечно, знаете, что она все бросила, но сейчас подумывает вновь открыть кабинет. И она это сделает очень скоро, я уверен. Потому что, когда она что-нибудь вобьет себе в голову…

Он кивнул на экран:

– Так, значит, она уже видит сон.

– Да. Это одна из основных характеристик ее расстройства. Вы, наверно, знаете, что есть разные фазы сна: дремота, медленный легкий, медленный глубокий, глубокий, затем парадоксальный, наступающий в конце цикла, примерно через полтора часа после засыпания… Но у Абигэль, несмотря на лечение, непроизвольные засыпания наступают в любой момент дня и погружают ее сразу в парадоксальный сон. Она видит сны, едва закрыв глаза.

Невролог посмотрела на разные мониторы, где светились живые срезы мозга Абигэль. На них взрывался фейерверк красок. Дени ткнула пальцем в один из мониторов:

– Зоны, связанные с внешними возбудителями и расшифровкой сложных визуальных сцен, гиперактивны. Миндалина и гиппокамп доставляют ей в эти минуты очень сильные эмоции.

Все кривые так и метались. Фредерик смотрел на движения энцефалограммы, которые то размахивались, то сжимались, словно аппарат взбесился. Глаза Абигэль вращались под веками с поразительной быстротой.

– Ненормально все это, доктор. Что происходит?

– Она видит свой сон по полной программе. Различные зоны ее мозга сообщаются между собой, идет интенсивный обмен, какого у нас с вами не бывает. Все происходит, как если бы она бодрствовала. Она видит сон, но для нее это реальность, и куда реальнее, чем для любого из нас. Во сне, например, мы не можем читать или писать, все слишком нестабильно, антураж постоянно меняется. А вот Абигэль говорила мне, что ей удается читать и писать. Во сне она нажимает на выключатель, и загорается свет, чего не бывает в ваших снах и в моих. Вдобавок, судя по тому, что я вижу здесь, она, похоже, способна оценивать, мыслить, анализировать.

– Значит, вот почему она колет себя иголками? Чтобы убедиться, что это не сон?

– Да. Чтобы попытаться дифференцировать сон и реальность. Вы только попробуйте представить себе, что́ она переживает: будь вы на ее месте, наш разговор, все эти обследования, вся аппаратура могли бы быть лишь плодом вашего воображения. И вы проснулись бы в своей постели через несколько минут с чувством, что все это было на самом деле.

Фредерик прижал ладонь к стеклу. Абигэль лежала там, в нескольких метрах от него, но разум ее блуждал где-то за тысячи километров.

– Это ужасно.

– Да, тем более что ее сны редко бывают приятными. Все возвращает ее к собственной истории, к аварии, к ее фобиям, в частности паническому страху утонуть, к вашему делу о похищении детей.

– А коль скоро это так интенсивно, не может ли удар, нанесенный ей во сне, возыметь реальное отражение на ее организме? Я никогда не верил в такие вещи, но мне доводилось слышать, что разум может воздействовать на тело.

– Вы опять об этой истории с гематомой… Конечно, в процессе сновидений происходит всевозможный нейропсихологический обмен, и тело реагирует соответственно: испарина, гусиная кожа. Но не до такой степени, чтобы вызвать подобные повреждения.

– И все же синяк-то – вот он… Как сделать, чтобы она не колола себя иголками?

– Вы уверены, что Абигэль принимает свои лекарства, как предписано? В частности, пропидол? Пять капель в десять вечера, потом еще один прием ночью, когда она просыпается. Неправильная дозировка может дестабилизировать ее до такой степени, что сны будут еще реальнее…

– Мне кажется, да. Она всегда делает это в ванной. Лекарства – это ее тайная территория, и я, сказать по правде, никогда об этом не задумывался. Уже сколько лет она глотает все эти вещества, разрушающие ее память.

Невролог вздохнула: