Сновидец. Призови сокола

– Ага, – бодро отозвался Мэтью.

– Матерь Божья, Ронан, прожуй, иначе подавишься! – и Диклан снова обратился к Мэтью: – Они сказали, ты смотрел на реку.

– Ага, – повторил Мэтью.

Тут вмешался Ронан.

– Реку с крыши не видно, Мэтью.

Мэтью рассмеялся, как будто услышал шутку.

– Ага.

Диклан не рисковал слишком глубоко исследовать причины загадочного влечения Мэтью к реке, поскольку это могло навести брата на мысли о своем происхождении. Почему Диклан молчал? Потому что родители воспитали Мэтью человеком, и казалось жестоким теперь лишить его этого. Потому что Диклан мог справиться лишь с одним братом в кризисе. Потому что он так хорошо натренировался хранить секреты, что секретом было буквально всё – пока ему не доказывали обратное или пока это у него не крали.

– Говорят, ты постоянно уходишь с уроков, – сказал Диклан. – Без объяснений.

Учителя говорили намного больше. Они объясняли, что любят Мэтью (впрочем, разве они могли его не любить?), но боятся, что он сбивается с пути. Контрольные он сдавал с опозданием, забывал о консультациях. Во время дискуссий в классе переставал сосредотачиваться. Однажды он попросился в туалет в середине урока и не вернулся. Его обнаруживали на черных лестницах, в пустых аудиториях, на крыше.

«На крыше?» – повторил Диклан, ощутив во рту вкус желчи. Ему показалось, что он прожил тысячу лет, и все – в аду.

«Ну, не в том смысле, – поспешно объяснили учителя. – Он просто сидел. Просто смотрел. Сказал, что смотрит на реку».

– А что же мне делать? – спросил Мэтью, добродушно пожав плечами, словно собственное поведение представляло загадку для него самого. Возможно, так оно и было. Не то чтобы он плохо соображал. Скорее, это было полное отсутствие скепсиса. Побочный эффект волшебного происхождения? Или качество, которым его наделили намеренно?

Диклану не нравилось любить ненастоящего человека.

Он ненавидел Ниалла. Если бы тот удосужился объяснить Ронану хоть что-нибудь, жизнь теперь выглядела бы иначе.

Мэтью, очевидно, обдумал услышанное, или, во всяком случае, понял, что братья встревожены. Он спросил:

– И что вы от меня хотите?

Диклан переглянулся с Ронаном поверх головы Мэтью. Выражение лица Ронана гласило: «Какого черта тебе теперь надо?» Взгляд Диклана означал: «Это, скорее, твоя территория, чем моя».

Ронан сказал:

– Мама хотела бы, чтобы ты старался.

На мгновение лицо Мэтью омрачилось. Ронану позволялось вспоминать Аврору, потому что все они знали: Ронан любил ее так же сильно, как Мэтью. А Диклан, чья любовь была полна сомнений и несовершенна, просто не мог.

– Я же стараюсь, – ответил Мэтью.

У Ронана загудел телефон. Он немедленно схватил его; это могло означать только одного человека – Адама Пэрриша. Пару минут Ронан очень внимательно слушал, а потом тихо, чуть слышно, непривычным голосом, произнес:

– Alter idem.

И убрал телефон.

Диклан решил, что все это тревожно, а Мэтью спросил с бодрым любопытством:

– Почему ты не сказал просто «я тебя люблю»?

Ронан прорычал:

– А почему у тебя буррито на рубашке, а не во рту?

Мэттью, ничуть не смутившись, смахнул с одежды кусочек салата.

У Диклана были смешанные чувства по поводу Адама Пэрриша. Он ни за что бы не сказал человеку, с которым встречался, правду о семье Линчей; знать об этом было слишком опасно для того, с кем имеешь шанс расстаться. Но Адам знал все, потому что некоторые вещи видел лично – и потому что Ронан всем с ним делился. Поэтому, теоретически, этот роман был слабым звеном.

Но Адам Пэрриш также был осторожен, расчетлив, амбициозен, неотрывно сосредоточен на перспективе, а потому оказывал на Ронана хорошее влияние. И достаточно было провести с ними двоими хоть минуту, чтобы понять, что он сильно вкладывался в Ронана. Поэтому, теоретически, по части безопасности Адам был, скорее, положительным фактором, чем отрицательным.

«Если он не бросит Ронана».

Диклан не знал, в какой момент терпение Адама Пэрриша закончится.

Не то чтобы Адам, впрочем, был особо откровенным, даже если сейчас он таковым притворялся.

Братья Линч добрались до любимого места Мэтью, смотровой площадки номер один. Крепкий многоярусный настил нависал над рекой, огибая валуны, размером больше человеческого роста. Проворный человек мог вскарабкаться прямо на камни, чтобы насладиться зрелищем. Мэтью всегда предпочитал этот вариант.

День шел, как всегда. Мэтью сунул обертку от буррито Диклану. Уродливая шляпа свалилась у младшего Линча с головы, но он, казалось, не заметил этого – он скакал по камням, стараясь залезть как можно выше и подобраться как можно ближе.

Словно зачарованный.

Потомак был здесь беспокойным, быстрым, широким. Облокотившись на перила, Мэтью закрыл глаза и втянул воздух полной грудью, как будто до сих пор ему не хватало кислорода. Его лоб расслабился от напряжения, которое раньше оставалось незамеченным. Ангельские локоны трепались от речного ветра, обрисовывая профиль не ребенка, но юноши.

– Мэтью… – начал Диклан и замолчал.

Мэтью не слышал. Водопады держали его в своей власти.

Прошло немало времени, прежде чем Ронан тихо выдохнул «блин».