Сновидец (СИ)

Лина острым трофейным ножом крошила корни, отжимала сок, растирала листья и плоды в полужидкую массу. Потом всё это смешивалось в положенной пропорции и в мелких блюдах сушилось на солнце. Когда темная, сладко пахнущая масса загустевала, подобно сиропу, в неё окунали наконечники стрел. Потом их подсушивали, обмазывали жиром — и очередная порция смерти готова.

Стрелами занимались Тинни и Вурран — двое ловких ясноглазых мальчишек лет двенадцати. Их товарищи вырезали заготовки, снабжали их оперением, так что на Лине оставалась лишь отрава. Она работала очень осторожно, чтоб ни одна капля зелья не попала на кожу, да и его запах она старалась не вдыхать. Вайми знал, что этот яд убивает, лишь попав в кровь, но его очень злило, что любимая занимается этим. Не потому даже, что опасно. Лина больше всего на свете ненавидела боль и спасла не одну жизнь. И ему не нравилось, что сейчас она спокойно и ловко готовила смерть для сотен, тысяч людей. Просто потому, что без этого ей уже некого будет спасать…

Он вздохнул и поднял голову. Взрослых в селении почти не осталось — все ушли в лес, на охоту или в дозоры. Вайэрси что-то тихо рассказывал группке подростков, неподвижно сидевших перед ним. Ещё несколько красиво и ловко дрались друг с другом — не потому, что поссорились и даже не затем, чтобы обучиться рукопашному бою. Их переполняла неуёмная энергия — и её едва удавалось потратить. Вайми невольно улыбнулся, глядя на них. Ловкие, гибкие, крепкие, они двигались с неуловимой быстротой. Но били каждый раз в твёрдые мышцы или в кость — иногда в живот, но никогда — в лицо или между бедер. Порой два стремительных тела сталкивались и, сплетаясь, катались по траве в, казалось бы, смертельной борьбе. Ещё недавно он и сам что ни день с восторгом ввязывался в эти забавы — плевать, что после них ходишь пегий от синяков. А потом, почти бездыханный от усталости, шёл купаться вместе с товарищами, такими же пегими от его кулаков, и они болтали и смеялись, как ни в чем не бывало…

Вайми печально вздохнул и опустил глаза. Ему не хотелось ни о чем думать. Он сосредоточился на удивительно чистых цветных переливах и мир вокруг него исчез. Сейчас в нём не осталось мыслей и его ум ушёл в глубину, совершенно ему недоступную.

Вдруг радужный диск расплылся перед ним и он увидел небо — мертвенно-чёрное, с бесчисленным множеством жёстких, немигающих звёзд — чужих звёзд, он не смог заметить ничего, даже отдаленно похожего на знакомые созвездия. На переднем плане висела небывало огромная, зеленоватая, туманная… луна? — вся в смутном узоре тёмных пятен. Ощущение громадного чужого мира вдруг захлестнуло его и он отбросил диск, громко вскрикнув от страха.

— Что с тобой? — Лина мгновенно повернулась к нему. Вайми смутился.

— Ничего.

Он поглядел на лежавший в траве диск, потом, сделав над собой усилие, взял его в руки и поднёс к глазам. Диск вновь начал расплываться и голова Вайми вдруг отчаянно закружилась. Мир вокруг поплыл, ему казалось, что если он немедленно не отведет взгляд, то… ну, не умрет, конечно, а просто свалится без чувств.

Внезапный бешеный гнев на свою слабость помог ему справиться с собой. Он начал понимать…

Тут было множество изображений — они сливались, переходили друг в друга так быстро, что у него всё плыло в голове. Едва он начинал что-то разбирать — его сознание, не выдержав нагрузки, словно уходило в сторону. Но Вайми уже чувствовал, что приспособится — большую часть работы он сделал ещё во время тех, казалось бы, бездумных часов наслаждения радужными переливами…

Юноша яростно помотал головой. Для него шёл пятый день войны. Почти всё это время он провёл вместе с воинами племени, изучая то, что уже давно должен был знать. Неймур с каким-то сверхъестественным чутьем замечал, что получалось у него хуже всего — и заставлял заниматься именно этим. Ни он, ни его люди не церемонились с ним — если Вайми попадался на обманный прием или был недостаточно проворен, он просто получал полновесный удар. Впрочем, он не обижался — он всегда мог отбить удар или уклониться, а подобная манера обучения весьма помогала развитию проворности. Он всегда был вынослив и очень быстр, да и повторять ему дважды не приходилось. Одолевать воинов в схватках у него пока не получалось — но он уже не давал себя бить, а это удавалось не всем. А вот владеть собой, как подобает воину, он не умел совершенно. До сих пор одного меткого удара шестом в кость хватало, чтобы Вайми, обезумев от боли, бросился на противника, забыв о всякой осторожности — и получил по полной программе. Тем не менее, над ним уже не смеялись — хорошие лучники ценились на вес золота, и то, что почти любой из этих парней прикончил бы его, сойдись они в бою лицом к лицу, не имело никакого значения. Теперь его смущало, что в бою они будут умирать, прикрывая его. Но ощущать себя одним из них ему очень нравилось, хотя идти на войну по-прежнему было страшновато. От мысли, что ему тоже, быть может, придется умереть ради кого-то из них, мучительно-сладко трепетало сердце…