Сновидец (СИ)

— Очень скромно, — улыбнулась Аютия. — Тогда сверх того я расскажу историю о пожелтевшем юноше. Жил да был на свете юноша прекрасной красоты, глаза его сияли, словно чистое небо, а волосы были как небо ночное. И кожа у него была белая-белая, как облака, — при этих словах Вайми насупился. Белый, как известно, злой цвет, цвет найров и демонов Нижнего Мира. Да и в лесу с белой кожей делать нечего: всех зверей распугаешь и сам в зубы пардусу попадешь. — Так вот, — с усмешкой глядя на него, продолжила Аютия. — Сверх звезды-души в небе, Создатель назначил каждому Глазу Неба земного покровителя — кому для присмотра, кому для защиты, а кому — и просто уюта ради, как уж кому повезет. Кого увидишь во сне, впервые познав любимую — тот и будет. Те, кому орел или пардус являлись, молчали да радовались. А те, кому кроты или змеи беззубые — понятно, огорчались. Тотем можно, конечно, и сменить, но больно уж это муторно: иди к Зверьим Скалам, три дня не ешь, не спи, только смотри на большой палец левой ноги, да проси Создателя поусерднее — и выйдет к тебе новый тотем. Только орлы из зарослей, понятно, не выходят, да и если пардус выйдет — радости мало. Небогатый в лесу выбор, это не сон всё-таки, так что кто к тебе выйдет — с тем и смирись. А юный Вайми, познавая подругу, ленив был и нелюбопытен и вышла ему покровителем панцирная мышь чи. И начали над тем все смеяться. Никакой жизни бездельному юноше не стало! Он и душе-звезде своей жаловался, слезы горстями проливая, и к Зверьим Скалам каждую луну ходил, отощал совсем от постов, зад и ноги отсидел, а на большом пальце выросла у него от тех взглядов мозоль — но каждый раз выходила к нему всё та же мышь чи, хоть убейся об эти самые скалы! Уж как Вайми ни старался — и в мыслях, и вслух проклинал чи, покуда не охрип, переловил и съел их немеряно — думал, видать, что чи-покровитель откажется от него из-за лютой обиды — да только всё напрасно. Чем упорнее он изводил чи, тем быстрей они к нему являлись. Да не только во снах, а ещё и наяву, прямо норки в волосах вили. И взбесился Вайми, как вешняя лиса, и возненавидел все тотемы вместе и каждый в отдельности, и несчетно часов тщился объяснить всем и каждому, что те тотемы есть глупость и суеверие несусветное — да только всё понапрасну. Где ему ответили злой и ехидной насмешкой, где — грубой бранью, а где — и кулаком по лицу его прекрасному. А где и ногой — в живот или под самый зад, для скорости. Дабы убирался злохульный покуситель подальше, да и речей позорных впредь не заводил. Пробовал Вайми кричать речи свои окаянные с дерева или со скалы, куда вдруг не влезешь — но и оттуда сбивали его добрые люди фруктами и другими плодами земными. И налился он желчью по самые уши, и стал весь желтый-прежелтый! — радостно закончила Аютия.

— Да я тебе сейчас ноги за уши заверну! — обиженно завопил герой сказания. Он даже вскочил, чтобы немедленно приступить к делу… и наткнулся на грудь довольно ухмылявшегося Найте. Аютия выглядывала из-за его крепкого плеча, злорадно хихикая.

— Полегче, друг мой, — сказал Найте, ухмыляясь.

— Или что? — нехорошим тоном спросил юноша.

— Или тебе придется потом ноги из-за ушей выпутывать, — Найте широко улыбнулся.

Вайми растерянно оглянулся на подругу — но Лина изо всех сил сохраняла невозмутимый вид. Изменница!..

— А между глаз? — ласково предположил он.

— А сдачи? — Найте пружинисто отступил на шаг. — И нас-то двое — а ты один и тот хиленький!

— Ага, ага, — пробурчал Вайми обиженно. — Куда мне…

Он набрал побольше воздуха — и вдруг запел:

Найте был герой великий,
Найте знатный был охотник:
Бегал, обгоняя ветер,
Под водой бродил часами…

— Ты чё, сглазить меня хочешь? — изумлённо обиделся Найте и с нехорошим блеском в глазах медленно пошел к нему. На лице юного поэта возникло слегка встревоженное выражение. Он отбежал подальше, повысив голос:

На копье низал он хыков,
Панцирь чи ножом вскрывал он,
Бабочку разил стрелою,
Крылышек не повреждая!

Найте, сроду не попавший стрелой ни в одну мишень, несмотря на все усилия наставников (а также их пендели, лещи и подзатыльники) вконец рассвирепел. Он зарычал, обретя явственное сходство с пардусом — своим тотемом — и с диким воплем бросился на юношу.

Неугомонный поэт ловко взбежал с разгона на отвесную скалу, утвердился на крошечном выступе и продолжал петь, высоко подскакивая в те мгновения, когда разъяренный Найте пытался схватить его за ноги.

Десять дней та битва длилась,
Десять пардусов схватил он
За хвосты одной рукою,
Раскрутил, забросил в небо —
На луну они упали!

Метко брошенное Аютией большое яблоко поразило великого поэта в живот. Он вскрикнул, замахал руками, словно пытаясь взлететь — и, наконец, потеряв равновесие, упал прямо в объятия благодарного почитателя.