Сновидящие

Разожгла украдкой оживительный огонь.

Я в нём, крича, горел: из пепла Ты меня будила.

И сразу ощущалась на щеке нежнейшая ладонь.

Слабый, алкал я боли, в ней чтоб забыться.

Твоё участие, терпение: и этому не сбыться!

Когда бросало в ледянисто-жаркий пот, —

Невыводимое число внимательных забот…

Время растворялось, если бывали вместе.

Вместо секундной «так», Твоего сердца «пух»,

Волнистый «бух». Смущался непрестанно дух:

В присутствии других он сух. Миг в месте,

Где счастие без лести, на веки вечные будет закрыт

Зла взору. Добры его узоры, он лишь для нас двоих открыт!

5

Твоё тактичное молчанье

На моё слово невпопад.

Когда лицо свело страданье,

Ваш облетелся поцелуев листопад.

В сомненьях обо судрогах нелепой жизни топко пребывался.

Твой взгляд припоминался: на всё как на иллюзию, как сон. И выбирался

Живо, из необъятного — времён, причин и следствий — размышлений колеса:

Ума стопою его крутят, да воду ту же мутят, колеблют те же небеса.

Она всё точно в настроеньи примечает. Её зеницы расширяют

Ночного моря бархатную темь.

Янтарно освещается, переливаясь, радужная сень.

Дрожа, день карий к серенькому лимбу: чернила искры затмевают.

Так рядом, полубоком, помню, Ты смотрела. Тогда тупо сидел,

Томлея, нервно, перебежками в Тебя смотрел.

6

Съедал мне око снег слепящий

Атласа кожи тона мартовской весны.

Выдох грудью, от простуды чуть свистящий.

Ныне занимают непрестанно мои сны.

Зачем-то сновидениям теперь присуще двойство.

И у Тебя всё так же, да? Тогда излишне беспокойство.

С Тобой, как ясно помню, разные я посещал места:

Наш город, лес и Петербург. И без креста,

Казалось бы, мне обойтись не можно…

Раз тысячу, наверное, знаменьем тело осенял,

Предплечия себе щипал, язык и вовсе я до крови искусал…

Подобно нашему там всё: боль, запахи, и прочее. И невозможно

Было отыскать изъян. Волненьем пьян, даже в любви признался… Знаю: звучит, конечно, глупо. Но всё-таки скажу Тебе:

Когда я просыпаюсь, от расставания с Тобой и сном совсем не по себе.

7

Фениксом пылать своим полётом научила.

И я отравленным когтём гордыню подцепил.

Она же, надсмехаясь, глиной борозды бесследно залепила.

Из ложа ногтя силу жабой пила, пока солёное вино король цедил.

Тянулось чуть не бесконечное паденье.

Тогда и показалось, что спасенье

Найду в глубинах своих вод, —

Самосознанья оказался низок свод.

Стеная, задыхался я в его темнице:

Чрез мелкий шаг в нём — крупная стена,

И мрака плотного лишь пелена.

Свет в душу вспыхнул. И в светлице

Предстался рай от Бога предо мной.

Теперь в нём обитает чистый образ Твой.

8

Дни клавишами заиграли пианино.

Боль тромбуя, беспокойства убавлялся вес.

Энергоистощённый, огрызался часто я зверино:

Эти угрюмства лишь на подвиг вдохновили Вас:

Отыскивать в Себе безмолвное смиренье,

Погашать лаской моё болезненное рвенье.

Присутствие Твоё в такие непростые времена,

Крепчали когда крылья, узки рамена

От вывиха сводило внутрь тела…

Любовь глазами пела, нервов трепетала тетива.

Саможаленье пало, будто алой осенью кленовая листва.

К солнцу новая трава подняться восхотела.

Голосом Твоим из памяти питался, если не с Тобой.

Тем волей насыщался, дабы сильным принять бой.

9

Огнём негодованья наконец занялся

На присущую мне временами спесь.

Фениксом с горящей ветки снялся.

Истукан из теста проявился весь.

Медленно зелёный дуб хватает.

С корнем влажным вырывает.

Им замахнулся: кроной поднимает пыльный ураган.

Но промахнулся: гром изо рта стрясает глиняный болван.

Недержим от ярости: он оземь палицу бросает.

И начинает замахами ладончатым ковшом водить.

Я пожаром здесь давай возле него кружить.

Вот-вот керамикой ему служить… Но вдруг меня кидает

Вверх. Боль, пламя тают. Гамаюн я через миг.

Падением тирана массою настиг: на кусочки гордость вмиг.

10

Тень, жадная до силы,

От меня с тех пор уходит.

И та, манеры чьи бывают милы,

Уже вдали, за левое плечо, улыбочку отводит.

Многое мне проясняться стало.

Вниманье отвлекаться перестало

На оболочек блеск.

Скорлуп подобных треск

Теперь же постоянно слышу.

Открылась глубь людей, их ширь

Душевная. Как много полых гирь

Гнут спины! Бурь же добрых редко вижу.

Но главное — Тебя предпочитать стал этой жизни сну.

К Тебе тянусь, в Тебе нашёл свою непреходящую весну.

11

Сейчас, обдумывая с Вами поведенье,

В нём неприемлемость нашёл.

Ходил пред Вами словно привиденье:

Лёгким путём наивности пошёл.

Теперь прощения прошу, что был я с Вами робок.

Обычно слишком тих, а временами нагл и громок.

Что редко находился обок: оторопь моя на мне виной.

Что из смущенья глупого больше молчал стеной.

Я, степной дикарь, по-деревенски просто говорящий,

Стоял, немой, глухую знающий лишь речь.

Глазами я, и жестами, горя от этого как печь.

Ни разу что-то путное пред Вами я не смог изречь!

За прочее — за что, Вы знаете — извинения мои к Вашим ногам.

Надежду выражаю, вскоре прислушаться к Вашим словам.

12

В последний раз когда открою очи.

Через сугробы поля жизни перейду.

За белизной суровой снежной ночи.

За сутемью суда, где помощь я найду

В мольбе к Святому от свистящих бесов.

Тихонько выйду из клубящихся завесов.

С лёгким волнением войду в нами любимый парк.

С черёмухи цветущей вальсом вскружит от вороны «карк».