Читаем СНТ полностью

Оглядывая свой участок, старик увидел, что всюду между постройками проросла сорная трава. Раньше сына было не заманить на дачу, у него всегда находились важные дела, стоило сказать, что на даче некопано и некошено. Старик вспомнил, какие глаза были у сына, когда ему рассказали про то, как отец в его возрасте на этих грядках то закапывал, то выкапывал картошку, а воду на полив таскал из колодца.

Теперь ветер шевелил жухлой травой и раскачивал борщевик – звонкий, оставшийся стоять густым коричневым лесом ещё с осени.

Старик нашёл бутылку, давно припрятанную в буфете, забрался на второй этаж и принялся пить, глядя поверх сосен.

Сын приезжал сюда последний раз совсем маленьким. Тогда в куче гнилых дров они обнаружили ежа, которого внесли в дом. Ночью старик, который чувствовал себя ещё не стариком, а, наоборот, молодым отцом, проснулся от топота и понял, что сын тоже не спит, зачарованно слушая, как ёж хлопотливо бегает по полу.

В этот момент отец вспомнил, как они вместе ходили в школу. Нужно было перейти несколько улиц, и их путь лежал мимо рыбного ресторана, в стене которого было огромное окно, вернее – стенка аквариума. Там копошились какие-то морские обитатели, неспешные омары и гигантские раки. Все они шевелили клешнями, усами и прочими своими отростками, бесцельно копошились – и всё это их так завораживало, что старый и молодой путешественники несколько раз опаздывали к первому звонку.

Лёжа в ночи рядом с сыном, он вспомнил этот аквариум, представив, как потом, уже при свете дня, сверху в зелёный водяной мир проникает сачок и, прицелившись, вытаскивает одно из бессловесных существ, удаляя его из временной жизни на витрине.

Наутро отец потребовал выпустить ежа, хотя сын чуть не заплакал.

А теперь, став стариком, он сидел на втором этаже, пустом и гулком, и пил, пока не кончилась бутылка, после чего заснул быстрым и торопливым сном без сновидений.

Вернувшись в город, старик отправился к давнему другу. Сейчас он редко выбирался из дому, но это был хороший повод, горький и страшный, как болезнь. С этим человеком старик часто созванивался, но последнее время они больше говорили о чужих врачах и своих болезнях.

Был у них третий, их однокурсник. Он вносил разнообразие во встречи сальными шутками и тостами, в нём горело какое-то удивительное жизнелюбие и жадность к удовольствиям. Тогда они ещё встречались друг у друга по очереди, пили и ели что-то вредное, запрещённое теми самыми врачами. Но третий умер несколько лет назад, а оставшиеся как-то перестали видеться. Теперь голоса в телефонной трубке вполне хватало для общения.

Сперва старик озирался в квартире друга, которая теперь казалась незнакомой. В комнате царил полумрак, поэтому холостяцкий беспорядок был незаметен. Со стены на старика задорно глядела смеющаяся женщина, имя которой он давно забыл.

– Ты что делал вчера? – спросил друг, ставя на стол сковородку с непонятной жирной дрянью, посыпанной зеленью. Они сдвинули рюмки, причём хозяин перед этим проглотил какую-то таблетку.

– Ездил на дачу. Пусто там, кому всё это нужно теперь?

– Раньше, что ль, было нужно?

– И то верно.

– У тебя адаптация. Вы жили порознь, поэтому ты легче всё это переживаешь. Другие – куда хуже.

Старик про себя подумал, что это не так. Он помнил, что как-то зимой сын снял шапку, а голова у него стала кубической от этой прямоугольной шапки. Мальчик смотрел на него, хлопал глазами и не мог понять, отчего отец улыбается. А старик чувствовал, как сентиментальность бродит в нём, как брага, и мгновенно выжимает слёзы. «Нет, – подумал он, – частота встреч ничего не решает, наоборот. Выдуманная любовь всегда крепче обычной». А друг между тем продолжал:

– Я тебе ведь рассказывал, что у моей бывшей оба сына получили повестки. Так вот она теперь ходит в Родительское общество. На своих заседаниях они показывают друг другу фотографии детей и читают их школьные сочинения. Такие посиделки на кладбище. Мертвечина, прям хоть ложкой ешь.

Старик вспомнил свою соседку. Её дочь получила повестку и пропала через три дня. Ещё через неделю женщина убрала квартиру, разложила все вещи по коробкам и вымыла окна. Последнее окно она не стала закрывать, встала на подоконник и вылетела прочь – не вверх, а вниз. Он вспомнил эту историю, но не стал рассказывать её вслух.

– Как ты думаешь, зачем это нужно?

Друг пожал плечами:

– А зачем всё? Два года все ломали головы, пока не привыкли. Мне-то хорошо. У меня никогда не было детей.

– По-моему, исчезновение слишком похоже на смерть. Ну чем это отличается от смерти?

– Да что мы знаем о смерти? Религиозным людям лучше. Они считают, что так забирают в рай, без разбора на лучших и худших. Для них смерть всегда была спасением, пробуждением к настоящей жизни. А жизнь тут – просто тренировкой. Ты же знаешь, дети звонят родителям оттуда, только непонятно зачем.

Старик переломил кусок хлеба пополам, повертел в руках, а потом положил оба обломка перед собой на скатерть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза