- Ты самонадеян, мальчик. И глуп. Вместо того, чтобы присоединиться к нам, разделить со своим родовичем славу и власть, ты мечтаешь ввергнуть этот мир в Бездну Шарвала. К счастью, это тебе не по силам, но мне тебя искренне жаль. Бьер-одру не нужна твоя смерть, ты мог бы вернуться со мной в Вирт-Хорл, очистить свое имя от позора и может даже когда-нибудь унаследовать вершину Родовой Пирамиды. Если ты и правда чувствуешь мою ложь, то знаешь, что сейчас я говорю тебе правду.
- Не имеет значения, - качнул головой Эки-Ра. - Встав рядом с вами, я вряд ли очищу свое имя, скорее уж замараю его по-настоящему.
- Что ж, это твой выбор. Увы, глупость не излечивается. Если ты уже задал мне все вопросы, которые хотел, тогда уходи и дай мне позаботиться о сэй-горе. Признаться, у меня нет никакого желания спасать ублюдку жизнь, но, видимо, придется. Обещаю не поднимать тревоги, пока вы не выберетесь из крепости.
- Не торопись. Осталось кое-что еще, что я хотел бы узнать.
- Спрашивай, мальчик, не стесняйся.
Эки проигнорировал неприкрытую издевку.
- Ты сказал, что Дар бессилен против меня и назвал меня именем из другого мира. Ты, похоже, знаешь кто я такой.
- Скажем так, - осторожно заметил Мар-Ратш, - я имею некоторое представление о твоей нынешней сущности.
- Тогда дай это представление мне. Я знаю кем я
- Ты чувствуешь, что меняешься? Это интересно, - Мар усмехнулся, заметив как при его словах едва уловимо исказилось от сдерживаемой ярости лицо мальчишки. - На твоем месте я бы, вероятно, не стремился узнать о себе всю правду.
- Говори!
- И ты уйдешь?
- И я уйду… На сей раз - уйду.
- Ну, хорошо, мальчик, - Избранный наклонился вперед, разом теряя всю свою напускную веселость и ехидство. - Я расскажу тебе одну очень старую легенду. Вернее, это я до недавнего времени относился к ней как к обычной легенде. После того как я убедился в реальности существования Древних Творцов, мне было несложно поверить и в Воина Пути, в Дважды Живущего, в
Глава девятая
Так бывает…
Ты идешь, неуверенно ступая по дороге жизни, осторожно нащупываешь путь, морщишься, когда острые камешки впиваются в босые ступни. Предстоящий путь пугает неизвестностью, каждый поворот настораживает, каждая выбоина повергает в отчаяние…
Потом, вроде, привыкаешь, начинаешь двигаться увереннее, смелее. Дорога перестает казаться тебе нитью, протянутой над пропастью. Причудливые извивы пути начинаешь принимать спокойнее и даже появляется чувство сродни любопытству: "Что там, за новым поворотом? А ведь охота глянуть хоть глазком!" Потом замечаешь, что идешь уже не один, а с компанией. Что ж, и то славно! Так-то, пожалуй, и веселее, и безопаснее…
И тем неожиданнее оказывается подножка, разом вышибающая почву из под ног. Падение на твердую почву разом лишает ориентации, вдребезги разносит непрочную уверенность в собственных силах, заставляет мгновенно усомниться в правильности избранного пути…
Почти целые сутки они провели в седлах. Ехали в неизвестность, в никуда - цели, даже самой ближайшей, никто из них не знал, поэтому просто старались уехать подальше, опередив вероятную погоню… а может это просто был повод? Повод мчаться вперед, сквозь промозглую сырость ночи, сквозь хмурое утро и непогожий день. Мчаться, подгоняя задыхающихся спиров, до боли сжимая губы - сухие и горячие, несмотря на хлещущие в лицо дождевые струи.
Это было похоже на бегство. Не от врагов, не от погони - от самого себя.
Ни Антри, ни Вирэль вопросов не задавали. Видимо чувствовали, что ответов сейчас не будет. Олег плохо понимал зачем они вообще едут вместе с ним, зачем упрямо пинают бока шипящих животных и делают вид, что все идет так, как и должно идти. Он не ощущал признательности к ним, скорее уж - недоумение, постепенно копящееся в душе, вызревающее болезненным нарывом, готовым прорваться в любой миг.
Это случилось вечером следующего дня, когда обессилевшие и измученные спиры начали спотыкаться, отказываясь нести своих неумолимых седоков. Пришлось остановиться и устроить привал. Дождь к тому времени, наконец-то, закончился, но одежда беглецов давно уже насквозь промокла и требовала просушки. Олег, однако, словно и не замечал неуюта. Спешившись, он уселся прямо на мокрую траву и уставился в одну точку, погружаясь в свои мысли. Вирэль недовольно покосилась на него, но ничего не сказала, только фыркнула и начала развязывать седельный мешок, в котором лежали провизия и немногочисленные сухие вещи. Антри занялся костром.