Сны для героя

Умом я понимал, что иначе, наверное, нельзя, что государству необходимо выявить и отсеять тех, кто запятнал себя сотрудничеством с фашистами, кто дезертировал, мародерствовал, вредил, предавал. Что нужно не допустить, чтобы эти люди проникли в наше советское общество и отравили его своим ядом гнуси и двурушничества. А ведь наверняка есть ещё умышленно оставленные агенты, шпионская сеть врага. Умом я всё это понимал, но душу всё равно коробило от необходимости доказывать и оправдываться, от того, что, пока идет Проверка, я в одном ряду с уголовниками, трусами и перевёртышами. Как ни странно, но иногда единственным, что спасало от отчаяния, были глаза офицера – смершевца, ведущего дознание. В них видна была строгость, даже суровость, но не было злобы и подлости.

– Когда в апреле сорок пятого года часть завода, где я работал, была переведена из Нюрнберга в пригород, в лесной массив, мы увидели в этом свой шанс.

– Почему?

– А то вы не знаете, – усмехнулся я, – когда за несколько месяцев до этого в побег ушли несколько наших товарищей, то словили их не эсэсовцы или полиция. Добрые немецкие бюргеры азартно охотились на них, как на диких зверей и чуть не забили насмерть при поимке. Лес, это всё-таки не город, шансов больше.

– Кто ликвидировал часового?

– Я. Точнее, Валька Томилов огрел его железкой по голове, а я добил ножом.

– Каким ножом?

– Его же, часового то есть, штык – ножом.

– Не переживали потом?

– С чего бы вдруг? – искренне удивился я, – они для меня давно уже не люди, особенно после бюргерской истории. Манекены, как в учебке.

– Как вступили в контакт с американцами?

– Ну, как… Когда вышли, побродивши, к их расположению, ребята говорят мне – ты, мол, Николай, десятилетку закончил и курс в институте, английский учил, вперед. Я и пошёл. Слова с трудом вспоминались, конечно, но как-то объяснились. У них, знаете, форма с карманами такими широкими по бокам, в одном кармане сигареты, в другом – жевательные резинки. Тот, с кем я в основном говорил, горсть резинок этих мне протянул, рукой махнул – «ком, ком». Так и вступили в контакт.

– Что было потом?

– Да вы же знаете, – вздохнул я, – когда американцы заняли Айсбах, мы возвратились туда, все втроём. Там, в ожидании отправки, прожили три месяца.

– Вербовать пытались?

– Пытались, но как-то лениво, то ли специально обученных людей у них там не было на тот момент, то ли не до нас им было тогда. Не могу знать.

– Продолжайте.

– В июне американскими машинами привезли нас в город Хемниц и передали нашим войскам. В Хемнице сформировали эшелон и стали следовать в направлении Дрездена. Проехали Дрезден и повернули на юг. В Кракове узнали, что надо ехать в Хысов. В Хысове на пересыльном пункте нам дали направление ехать в Дрогобыч. Из Дрогобыча нас группой в двадцать человек направили в распоряжение Львовского коменданта, из Львова сюда, к вам.

Цыганков молчал, глядя на меня с каким-то непонятным выражением на лице. Коллега его – усатый кряжистый майор, так и пребывал всё это время в безмолвии.

– Сходите, Ситкевич, покурите. Нам надо с товарищем посоветоваться.

Я вышел в коридор и запалил папиросу. Курить я начал во Львове, когда обнаружил у себя, глянув случайно в зеркало, большую седую прядь.

Как-то странно себя ведёт сегодня Цыганков – не гоняет по деталям и подробностям с присущей ему въедливостью, даже слушал как-то отстраненно, как будто хотел ещё раз в чём-то убедиться или составить мнение. Не знаю, посмотрим.

– Заходите, Ситкевич, – в дверях стоял кряжистый майор, – присядьте.

Я присел.

– Товарищ Ситкевич, – голос Цыганкова был сух и строг, – по материалам Проверки вынесено решение о том, что вы, находясь в плену, вели себя достойно звания советского офицера и гражданина. Вы будете восстановлены в звании и допущены к продолжению дальнейшей службы без ограничений.

Я вздохнул. Формулировка какая-то странная, не совсем уставная. Да и чёрт с ним. Главное, всё! Всё закончилось.

– Есть только один нюанс, Николай Степанович.

– Что за нюанс? – насторожился я.

– Каковы ваши дальнейшие планы?

– Думал демобилизоваться и продолжить учебу.

– Хорошая идея, – одобрил Цыганков, – но мы вам предлагаем немного сдвинуть сроки её реализации. Вы будете откомандированы в НКВД. Конкретно – в Управление строительства Байкало-амурской магистрали, в город Комсомольск. Стране крайне необходимы грамотные специалисты на Дальнем Востоке. Послужите года три, – он внимательно взглянул мне в глаза, – а потом можете вернуться к своим первоначальным намерениям. Вам понятно?

– Так точно!

– Получите краткий отпуск, чтобы по пути в Комсомольск навестить мать.

– Спасибо, товарищ капитан. Разрешите идти?

– Минутку, – вступил в разговор усатый майор, – Цыганков тебе ещё устную благодарность объявить хочет. Персонально от СМЕРШа.

Я уставился на него непонимающе.

– Помните такого Панина Алексея Ивановича, – скупо улыбнулся капитан, – он пытался завербовать вас в РОА и разведшколу.

– Помню.

– Знатную отметину вы ему на щеке оставили. Отличная получилась особая примета, во многом по ней и вычислили. Давно охотились.