Тогда еще устраивались балы, тогда еще льоры не совсем расползлись каждый по своей норе. Чума окаменения долетала как дурные вести с дальних рубежей, не мешая плести хитрые интриги. Но вскоре все превратилось в единственную цель: заполучить портал в мир Земли.
Тяжелые думы окутали грузом забот, напомнили о прожитых столетьях. А рядом безмятежно дремало создание, что прожило не больше трех лет, крошечный срок по любым меркам, еще невероятно чистое духом, не ведающее о заговорах и подлости. Раджед почти завидовал, что утратил все лучшие черты, что связывали его с детством, с порой искренности.
– Рита… Рита… – тихо говорил он, зная, что его не услышат. – Странные у вас имена. Может, отправить тебя домой? Что, если Нармо нападет… И где твою дурочку-сестру носит теперь? Я тоже хорош… Хорош…
Он почти с нежностью и затаенным трепетом рассматривал ребенка, одновременно ощущая щемящую горечь, из-за того что Эйлис уже никогда не услышит детский смех. И в том были виноваты они, все они, каждый. Кто действиями, кто бездействием разваливший, раскачавший мироздание.
– София, зачем я себя так мучаю? – прошептал Раджед, но тут же нервно обернулся, словно устрашившись, будто кто-то услышит. Враги повсюду, в каждой тени, ползущей из угла. Чародей вновь осклабился, точно дикий зверь, шипя негромко: – Огира! Ты поплатишься за это!
Он подавил в себе проявления слабости: милосердие, сострадание, печаль – все лишнее, им ныне правил гнев. Он вновь подходил к зеркалу, улавливая отдаленные колебания янтаря, который София, очевидно, не выбросила. Теперь она парила где-то над Жемчужным морем, что распростерлось на востоке от Янтарного.
Раньше на дальних островах правили могущественные, но тихие чародеи под покровительством камня глубин, но их род прервался из-за завоеваний Аруги Иотила еще три сотни лет назад. Они слишком не любили сражаться. Глупые жертвы своего смирения. Раджед отчасти презирал их за это, потому что сам никогда не останавливался, даже когда ему претила своя собственная жизнь, изъязвленная гневом.
Каменные орлы несли ее в корзине через море, окутанное туманом. Софья приоткрыла глаза, видя над собой лишь бесконечное небо, затканное паутиной облаков. Напоенный йодистым ароматом моря воздух приятным теплом касался кожи. Похоже, изменился климат, по крайней мере, озноб уже не прошивал острыми иглами. Соня смотрела наверх, где лишь силуэты гигантский птиц разрезали небеса. Корзина не колыхалась, столь плотно и бережно обхватили ее когти. Вероятно, птицы за многие века научились аккуратно переносить свой груз. Ноша на дне приподнялась, однако за краем ничего не увидела, не сумев подтянуться. Да и опасалась выпасть, ведь внизу клокотали, ударяясь о рифы, волны. Значило ли это, что приближалась земля? Но чья? Чужая, неведомая, отделявшая неизвестным количеством миль от Риты. На душе теснилась тоска, от нее в корзине делалось еще невыносимее, точно заперли в узкой раковине, закрыли на много лет створки, обрекли на безмолвие.
Софья приникла к узкой щели, которая обнаружилась между туго свитыми прутьями: предстала лишь водная гладь, временами искажаемая легкими волнами. Однако внизу среди зыбкой дымки маячила какая-то суша, а на ней обломки, развалины гигантской башни. Соня испугалась, что именно туда и несут ее молчаливые провожатые. Среди развалин явно никто не ждал. Похоже, это была башня давно поверженных льоров. Сколько же их навечно ушло в чертоги забвения?
Корзина скользила средь потоков ветра все дальше и дальше. Девочка отвлекалась от невыносимого хоровода мыслей лишь наблюдениями через зазор, но монотонные волны миллиардами близнецов перекатывались по зеленоватой поверхности воды, лишь изредка донося запахи соли и водорослей. А где-то в мире Земли пело лето. Но суждено ли было вернуться? И через какой срок? Соня испугалась, что портал искажал заодно и время. Кто бы ее разубедил в опасении, что за часы пребывания в Эйлисе дома не пройдет сотня лет? Но о грядущем страхе приходилось не мыслить, слишком много сил отнимало ожидание. И, наверное, нет более тяжелой доли для тех, кто не наделен силой, чем ждать и молить судьбу о милости.
Орлы все несли ее среди облаков, то спускались ближе к волнам, то воспаряли под самые тучи. Хрящи минут сплетались в кости часов, тянулись и молчали, как все вокруг. Но лучше внимать молчанию, чем лжи.
Наконец донесся отчетливый звук: корзина стукнулась днищем о камень, орлы разжали когти, опрокидывая странный транспорт. Софья ухватилась за бортик, потому не очень больно ушиблась. Но все тело вздрогнуло новой волной усталости и слабости, которая уже граничила с отрешенностью. Жизнь и смерть, оказывается, отделены лишь зыбким восприятием и страхом. К земным мытарствам притачали сестринский долг и любящую тревогу за Риту. Она все еще оставалась в далекой башне янтарного льора, а старшую буквально вытряхнули из корзины посреди огромного зала.