Сны Эйлиса. Книга I

Льор вспоминал, какие опасности ждут на другом материке; рассчитывать на чью-то искреннюю помощь не приходилось. Между камней застывшего мира ползали, извиваясь кольцами, ядовитые змеи в человечьем обличии. Небо Эйлиса не доносило вестей о спасении, никто не обещал вечной жизни и жизни вообще. Или блеск драгоценностей ослепил зрячий слух, тонкий голос материй иных. Подозрения и разные домыслы, взгляд с разных сторон на похожие вещи – вот, что отличало янтарного льора от всех остальных, но пред Софией он казался себе слепым. Она хранила тайну, как орех в скорлупе, как затворенная раковина. И подступал смутный страх: а жемчуг ли в ней или мусор земной? Но порой достаточно веры, в кого-то или в себя. Не хватало ни того, ни другого, чтобы сдвинуться с места и покинуть башню, отправляясь на поиски. Раджед просто застыл перед зеркалом, царапая раму с узорами колючих зарослей. Казалось, орнамент с барельефами воплощал творившееся в душе, все то темное и неспокойное, точно море в грозу.

Но порой мирозданье вносит свои коррективы в созерцание недовольства собой и окружающим: из-за спины раздался глухой звук падения чьего-то тела с немалой высоты. Земной портал находился прямо перед Раджедом, а появляться из воздуха умел только один гость. Похоже, с ним опять что-то стряслось.

В этом пришлось убедиться, когда льор порывисто обернулся: посреди тронного зала, отхаркиваясь кровью и отодвигая слипшиеся пряди с избитого лица, тихо охал Сумеречный Эльф собственной персоной. Бессмертный и неуязвимый Страж Вселенной, превращенный чьими-то стараниями в одну сплошную гематому, вывихи плеч и пальцев да сломанные ребра.

– Святые самоцветы! – остолбенел Раджед, тут же проворными шагами подлетая к другу. – Эльф! Что с тобой стало?

Вопросы посыпались сами собой, как ни хотелось убедить себя, что они в обиде друг на друга за то, что пропала София. Но Раджед как-то незаметно для себя осторожно подхватил Сумеречного, стремясь усадить или уложить на что-нибудь более мягкое, чем каменный пол. Однако Эльф, тяжело дыша, отстранился, вновь выплевывая кашлем ошметки отбитых легких. Льор не задумывался о том, что его драгоценный камзол уже весь испачкан чужой кровью, пытаясь с помощью магии определить, что нанесло такой вред бессмертному созданию.

– В какой мир тебя занесло? Там случился конец света? – предполагал Раджед, но Эльф с виноватой улыбкой поднялся сам на ноги, однако стоял кособоко и неуверенно, как падающая прогнившая избушка.

– Представь себе, нет, – со скрытым смехом над собой просипел Эльф. – Это был всего лишь небольшой пиратский остров на Земле.

И без того тонкие губы Раджеда вытянулись в одну недовольную строгую линию, чародей скрестил руки на груди. Его-то здесь терзало возможное нападение других сильных чародеев, а друг-приятель своеобразно развлекался в других мирах, заставляя еще понервничать за себя.

– Ну-ну, тогда будь добр объяснить, почему ты в таком виде? – категорично потребовал уточнений Раджед, отступая на несколько шагов и только тогда с неудовольствием замечая, что придется переодеваться, а один из любимых камзолов испорчен. Конечно, магия сумела бы его очистить, но на нем уже навечно запечатлелся след обиды и обмана. Раджед посмел показать свою слабость, в очередной раз выставил себя человеком перед заклятым другом. А Эльф-то точно этого и добивался!

– Напоролся на одного упрямого типа с крепкими кулаками, – усмехнулся Сумеречный, стирая кровь с разбитых губ, но чуть не упал. И льор снова забыл о камзоле, все же поддерживая своевольного бессмертного странника.

– Упрямее меня? – хохотнул Раджед, ныне почти не питая никакого сочувствия к Стражу Вселенной, поступки которого не поддавались логическому объяснению.

– Представь себе, – отзывался Эльф, шаря мутным взглядом среди витых каменных лепнин, побитых следами гнева хозяина башни.

– Возмутительно! Кто-то смеет быть упрямее меня. И зачем же ты подставился под его кулаки? – любопытствовал Раджед, недовольно постукивая квадратным каблуком сапога по полу. Веселым тоном он вечно давил в себе цепкие корни грусти, тревоги, а порой и паники. Хотя страх и беспомощность редко становились его спутниками, за что он благодарил судьбу. Но теперь беспокойство за жизнь Софии терзало острым шипом, пронзавшим сердце. Неизвестность – главный враг сильных.

В какой-то мере он теперь понимал, что чувствовала девушка, когда он утащил ее маленькую сестру да еще наговорил неизвестно чего. Глупо, нелепо, даже подло. На тот момент план казался безупречным, теперь же он видел, что подвергал сердце гостьи неизмеримым мукам, вытеснявшим ростки всех других возможных чувств. Может, и сам не сознавал сначала, чего желал добиться: завладеть ее телом или найти ключ к душе и сердцу. Да и знал ли, что значат все эти красивые слова?

Яркий янтарь бился в его груди, но оставался при этом камнем, а не живой искрящейся смолой, способной таять и плакать под лучами солнца.