Сны Эйлиса (СИ)

— Да уж побольше тебя, — кивнул в его сторону Сумеречный.

— Обманываешь друга — оправдываешься, — все расплывался в ухмылках и смешках льор-падальщик. — Вот и вся цена твоей преданности. Я уже понял, что для тебя дружба — это просто топографические метки на карте чужих судеб. И чем же ты лучше меня?

— По крайней мере, не тревожу мертвых, — привел единственный весомый аргумент Эльф. А, действительно, чем? Не убивал ли он? Убивал! Не использовал ли порой людей? Приходилось. Разве только не плел придворных интриг, потому что никогда не правил.

— Это все условности, — отмахнулся Нармо. — Тогда в мире Земли придется первым делом уничтожить всех археологов.

— Боюсь, ты уничтожишь не только их.

— Как ты меня демонизируешь!

— С учетом того, какими «веселыми» играми увлекался твой отец… — Эльф наконец нащупал ту нить, которая причиняла боль оппоненту. С Нармо вмиг слетело веселье, он как-то нахохлился, втягивая голову в широкие плечи, но сдержанно признал:

— Я не он. Пожалуй, он тоже виноват в том, что случилось с Эйлисом.

Виноват, тоже виноват. Этот психопат, этот безумец, искалечивший всех. Сумеречный улавливал случайные мысли собеседника, спокойные и рассудительные, которые он не высказывал вслух: «В могилах всякого навидаешься. И лучше поймешь, что жизнь — это неизбежная часть смерти. Судьба сыграла свою злую шутку, наделив таким отцом, не доставало только терзать себя по этому поводу. Шутка, не более! Шутка…»

У чародеев кровавой яшмы издревле в башне располагался интересный, но бесполезный артефакт: зеркало земного мира, которое показывало любой уголок по велению хозяина. Многие годы Нармо пытался превратить его в портал, в конце концов, признав, что только у Икцинтусов есть вожделенное сокровище. Зато подсматривать за копошением людей ему никто не запрещал, как и его предкам. Геолирт-старший славился своими кровавыми играми с ячедом. То ли в незапамятные времена оценил забавы в римском Колизее, то ли вдохновился «подвигами» инквизиторов. Однако «кровавой» яшму называли не только за цвет, но и за злобный нрав обладателей талисмана.

Пока еще чума окаменения не сковала Эйлис, отец Нармо устраивал для ячеда что-то вроде тотализатора со смертельной игрой. Собиралось много людей, которым не оставляли выбора. задания придумывали самые разнообразные — от игры в карты до акробатических трюков без страховки. Раньше своих собратьев-дельцов на Земле Геолирт-старший изобрел прототип казино, вот только ставкой неизменно оказывалась жизнь простолюдина. Зато победителю обещали недостижимый приз — магический самоцвет. Только за все время кровавых игр яшмы никто не доживал до вожделенного финала. Но ячед неизменно шел на смерть.

И Нармо с детства помнил, как люди гибнут за свою безумную надежду. Отец всегда брал сына с собой на представления, он был самым настоящим маньяком, мясником. Порой по ночам все еще звучал в ушах его безумный раскатистый смех. Нармо ненавидел его, проклинал за то, что они сделали с Эйлисом. Они все, Геолирт-старший и род Икцинтусов. Когда возмужавший Нармо своей рукой уничтожил отца Раджеда, началась бесконечная кровная вражда. Только в какой-то момент они очнулись и заметили: их мир обречен. И это лишь усилило взаимную неприязнь.

Сумеречный, способный и обреченный читать в душах людей, знал, какие змеи противоречий самодовольства и омерзения теснятся в сердце вечного врага янтарного льора.

— И ты хочешь устроить то же самое на Земле? — требовательно мотнул головой Эльф.

— Ты же всеведущий, вот и скажи, чего я хочу. Или — иссякни моя яшма! — всеведущий не знает моей судьбы? — с переливами рокота лавины глухо рассмеялся Нармо. От него незримыми темными волнами расползалась ненависть к Стражу Вселенной — его винил во всем больше остальных.

— Кое-что не знаю. И это мне не нравится, — признался Сумеречный, замечая явные пробелы на карте судеб.

— О! Как же! Потеря контроля — противное чувство, — застывала маска улыбки. Нармо приблизился, помахивая заискивающе возле лица оппонента зажженным подсвечником.

— Может, это как раз тот момент, когда я раскрою твой секрет Раджеду? Истинную причину, откуда у него взялся такой «верный друг». Аж во рту вязнет от этой патоки!

Сумеречный с неприязнью отпрянул от слабого свечного жара, но в большей мере — от проклятого шантажиста, который все смеялся в лицо. Он опасался тьмы, что вновь прорывала тонкую мембрану разумности и самоконтроля. Эльф представлял, что перед ним пустое место, ничто, безликий падальщик. Но последний отчетливо проступал как обвинение и самый опасный противник.